— Эй! Всё, хорэ буксовать! Чё ты завёлся-то? — стараясь перекричать Хриплю, заорал я, но тот не обратил на мои слова внимания.
— Единственный след, который ты можешь оставить в своей жалкой и скучной жизни, Колба, — это навалить кучу в уголок, чтоб никто не уволок. Понял? Через сто тыщ лет археологи раскопают какашку и изучат под микроскопом. Ни на что большее ты не способен. — Хрипля на мгновение затих, а потом откинул рубероидную дверь и добавил: — Такие все глубокомысленные тут и правильные, что аж тошно! Сидят, о вечности рассуждают. Следы оставляют! Один я у них дебил поверхностный. Тьфу, бля!
Он выскочил из халабуды под проливной дождь. Никто из нас его окликать и останавливать не стал. Вместо этого мы молча переглянулись. Колба вернул на место рубероид, а когда от одной из стен отвалился солидный шмат влажного песка, сказал:
— Зырьте, ребзя, песок промокает.
— Ага. И похолодало, — вздохнул Женька, поджал колени к груди, обхватил их руками и уставился на пламя свечи.
Дождь, казалось, припустил сильнее. Стены халабуды впитывали влагу всё быстрее и быстрее. Уже спустя каких-то пять минут под ногами образовалась маленькая лужица. Вода теперь стекала струйками то тут, то там, осыпая небольшие куски песчаных стен на пол. Песок намокал, и твёрдые комочки расплывались в жидкую кашицу. Особенно сильно промокла противоположная от входа стена. Нам с Женькой даже пришлось немного отсесть от неё, чтобы спины не мокли. А ещё она немного набухла, будто нарыв, и посередине появилась трещина.
— Хоть бы крыша не обвалилась, — пробубнил Колба. — Фанера если размокнет…
— Там клеёнка ещё сверху, — напомнил я. — Не размокнет.
Колба удовлетворённо кивнул. Женька чихнул и приготовился чихнуть ещё раз.
А потом в одно мгновение, в один миг… Мгновенно! Моментально! Резко… начался ад.
Первое, что удалось осознать, — это был звук. Мощный, глухой, тяжёлый.
«Хуп!»
Больше слышно ничего не было. Все звуки исчезли, уступив место пронзительной тишине и боли.
Из груди какой-то чудовищной, тяжёлой волной выбило весь воздух. Эта тяжесть давила отовсюду. Она обволакивала всё тело, выдавливала жизнь, как зубную пасту из тюбика. Я ничего не слышал, ничего не видел, не мог пошевелиться, не мог сделать вдох, не мог даже заорать от чудовищной боли. Казалось, что меня сейчас просто раздавит. Одновременно со всех сторон.
Среди хаоса панических мыслей наконец проскочила единственная здравая: «Песок! Нас засыпало песком!»
От осознания произошедшего меня накрыла очередная волна ужаса, которая теперь будет преследовать всю жизнь. Даже сейчас, спустя десятилетия, со мной случаются панические атаки, а ночами я часто просыпаюсь от удушающих кошмаров. Снится, что я похоронен заживо в густом бетонном растворе и не могу сделать вдох. Я просыпаюсь мокрый от пота, беру сигарету и выхожу на балкон, чтобы успокоиться.
Но тем летом — это был вовсе не сон. Тонны мокрого, тяжёлого песка в доли секунды накрыли нас с головой. Мы оказались полностью обездвижены, воздуха в лёгких не осталось совсем.
Хрипля увидел торчащие наружу кончики пальцев. Это были мои пальцы правой руки, и он приблизительно понял, где может быть голова. Каким-то чудом он смог быстро докопаться до лица. Я помню, как открыл глаза и сквозь слёзы смог разглядеть его бордовое от усилий лицо. Он копал неистово, рыл как экскаватор. А ещё он рыдал. Я впервые в жизни видел, как Хрипля плачет.
Вдохнуть получилось только после того, как он помог мне освободить руку. Получив возможность шевелиться, я растолкал песок и раскопал собственную грудь.
Вместе с воздухом в горло посыпался песок. Он был повсюду — в глазах, во рту, в ушах. Наверное, даже в туалет я потом ещё неделю песком ходил.
Поняв, что я могу дышать, Хрипля стал рыть в другом месте. Я сразу понял, что он ищет Колбу. Тем временем я наконец освободил вторую руку и огляделся в поисках Женьки.
— Где Земля? — прохрипел я рваным от кашля и песка голосом.
— Серый, я не виноват, — причитал Хрипля, не реагируя на мой вопрос. — Это не я, Серый. Оно само! Отвечаю, Серый. Я ни при чём!
Он всё причитал и рыдал, но при этом ни на мгновение не остановился — рыл.
— Женьку видишь? — сделал я вторую попытку.
Хрипля на короткий миг взглянул на меня и вместо ответа просто зажмурился и заорал. Струи дождя смывали сопли с его лица, но из носа тут же пузырились новые.
Я понял, что это истерика и добиться от него ничего не получится. Окончательно высвободив обе руки, я опёрся и сделал рывок в попытке освободить ноги. У меня немного получилось растолкать песок, но в образовавшиеся полости насыпался новый, и меня опять крепко зажало. Я понял, что Хрипля ошибся, прекратив меня раскапывать.