Скинув халат с рыхлого тела, мужчина надел джинсы и презрительно посмотрел на жир, который свесился поверх ремня. Так же презрительно он посмотрел на турник, который мог бы подернуться пылью, но почему-то этого не сделал.
На улице толстый, лысый, больной человек поежился. Он давно не дышал воздухом, потому что жил на сбережения, а в магазин старался выходить не чаще одного раза в неделю. Когда-то мужчина любил бегать по лесу, но забросил это занятие, сам не зная почему. Смешным торопливым шагом он пересек дорогу и подошел к киоску.
— Килограмм «симиренко».
— Кило?
— Килограмм «симиренко».
— Заместо «симиренко» лучше «голды» возьми.
— Вместо «симиренко» мне ничего не надо.
— Прямо ничего? А миллион долларов? А машину? А...
— Уймись, Надька!
— Как напьешься — так сразу Наденька. А как трезвый — Надька. Вот что ты за мужик?
Толстый, лысый, больной человек возвел глаза к небу. Потряс авоськой. Предупредительно покраснел. Надька усмехнулась и взвесила яблоки. Рассчитавшись, мужчина заторопился домой. Около качели его правая нога угодила в снежную жижу и заскользила вбок. Авоська взлетела вверх. Несколько яблок укатились к собакам. Рухнув на карачки, мужчина тут же вскочил и кинулся их собирать.
Свора пробудилась. В ту же секунду толстый, лысый, больной человек оказался в эпицентре лая. Перепугавшись, он попробовал пнуть одну из собак, но промахнулся. Снова рухнув на землю, мужчина покатился вбок, но больно врезался в качель. Обхватив голову руками, он поднялся и побежал что есть сил. Задыхаясь, толстый, лысый, больной человек завернул за дом и ринулся по прямой. Через двести метров его тело заволокло испариной. Еще через двести метров закололо печень. Хватая ртом холодный воздух, мужчина остановился. Своры нигде не было.
Подобрав палку, толстый, лысый, больной человек зашагал домой. Он не потел уже пять лет, а сейчас вспотел и почему-то воспрял духом. У качели стояла Надька и кормила собак. Эта картина поразила мужчину. Он отбросил палку и неуверенно сел на лавку. Надька подошла и села рядом. Сунула авоську с килограммом яблок.
— Резво ты припустил.
— Я раньше бегал.
— Оно и видно.
— Да иди ты! Они меня чуть не загрызли.
— Ага. Гнались прямо за тобой.
— А что — не гнались?
— Да кому ты нужен, господи!
— Никому. Позади все. Как рак живу.
— Это как?
— Пячусь, только пятки сверкают.
— Да ничего ты не пятишься! Нормально же от собак-то бежал.
— Ну, спасибо. Ладно. Пойду я, Надька. Не надо меня утешать.
— В пятницу зайдешь?
— Зайду. Трезвый зайду. Обещаю.
Толстый, лысый, больной человек скрылся в подъезде. Дома он помыл яблоки с мылом и разложил их на блюде. Подошел к турнику. Повис. Попытался подтянуться. Ничего не вышло. Разозлившись, он ударил себя в живот и матерно выругался. Залез в шкаф и отыскал там кроссовки и спортивный костюм. Потом решил, что это перебор, и убрал все обратно. Пройдясь по коридору, толстый, лысый, больной человек немного успокоился и съел яблоко. Ночью ему приснились Надька, свора и собственное брюхо. А утром чуток отпустило. А днем вообще все стало хорошо, и толстый, лысый, больной человек снова сел у окна, чтобы вспоминать сочную жизнь и глядеть на улицу, где дорога и лес, а между ними киоск и скрипучая качель.
Один день
Пермь. 2012 год. Я пил, как бедуин, только водку. Не знаю. Помереть, наверное, хотел. Но я трус. Все трусы так помирают — от непрямых действий в свой адрес. Если честно, я даже не знаю, почему пил. Катя не любит? Ну, так она меня никогда не любила. Сын умер? Я его и не знал совсем. Перспектив в жизни нет? А у кого они есть? Призвания своего не знаю? Боже мой, а есть ли оно вообще? Я сначала в Бога верил. Мне бабушка в детстве Библию читала. А потом перестал верить. Повзрослел. Не знаю, как это связано, но ушла из меня уверенность, что все непременно сложится и гармония придет. Гармония на призвание похожа. Слово есть, а за ним ничего не стоит. Пустое, в сущности, слово. Как бутылка водочная, когда утро понедельника за окном.