Подумав все это, Женя откашлялся. Девушка повернула круглый затылок к окну. Пригляделась. Отметила высокие скулы, волевой подбородок, широкие плечи. Васильковые глаза писателя произвели на нее влажное впечатление. Женя тоже смотрел. Женя тоже был не без греха. Наконец он колыхнул губами:
— Привет.
— Привет.
Девушка вымученно улыбнулась. На щеках проступили ямочки. Не такие ямочки, когда вилкой мимо пасти промахнулся, а такие, когда Господь приуготовил.
— Меня Женя зовут. Ты в Окуловку едешь?
— В Окуловку. Таня.
Девушка протянула руку. Женя пожал узкую ладонь. Она была жутко холодной и липкой. Парень пригляделся. В Таниных глазах была не поволока. Они были затуманены кайфом. Девушка тоже пригляделась и поняла, что он все понял. А Женя понял, что она поняла, что он понял. А она поняла, что он понял, что она поняла, что он понял. Я так до бесконечности могу. Суть в том, что между молодыми людьми произошло сближение.
Первым колыхнул губами Женя:
— Героин?
— Да. Перекумаривать еду.
— Одна?
— Одна. У нас там дача, но никто не ездит. Бабушка с дедушкой умерли, а родителям плевать.
— Ясно. Какая доза?
— Треть.
— Сколько?
— Два раза в день.
— Ты там умрешь.
— Пускай. Не могу больше.
— Я раньше жрал.
— Серьезно?
— Да.
— И как слез?
— Пил. Полгода примерно.
— Что с печенью?
— Прокачался потом.
— Думаешь, мне тоже надо пить?
— Надо. Тебя ломало?
— Подламывало.
— Купи водки. Бутылок пять. Хотя бы на первое время.
— А потом?
— Суп с котом. У всех по-разному.
— Слушай, а ты не мог бы...
— Не мог бы.
— Я даже не договорила!
— А чего тут договаривать? Не мог бы я потусоваться с тобой, пока ты будешь перекумаривать.
— А почему нет? Я же вижу, как ты на меня смотришь.
— Как?
— Вот так.
— Как вот так?
— Вот так!
— Вот так?
Женя внезапно плюнул на все и поцеловал Таню в губы. Нефиг на него орать! Он ей устроит! Так нежно поцелует, так нежно, что ей... будет стыдно?
— Ух ты!
— Не благодари.
— Ну так что?
— Что ну так что?
— Проведешь со мной две недели, присмотришь?
— Нет. Я еду в Окуловку заниматься литературой.
— Ты писатель, что ли?
— Некоторым образом.
— Круто! Но ты сначала мне помоги, а потом пиши сколько хочешь.
— Нет. Я думаю только о литературе.
— Давай так. Называй меня Литература, и больше никаких проблем.
— Ты Таня, какая ты Литература.
— Нет. Я — Литература!
— Таня.
— Литература.
— Таня.
— Литература.
— Таня.
— Литература.
— Литература.
— Таня.
— Ха! Попалась! Все-таки Таня.
— Идиот. Мне плохо...
Литература (уважим девушку) положила голову Жене на плечо и свернулась калачиком. Писатель понюхал ее волосы, а потом обнял и понял, что ближайший месяц действительно проведет с Литературой. Впервые в жизни с самой настоящей.
Через час за окном возникло наиисторичнейшее здание. Это был Острожкинский храм, возведенный до ямы под фундамент в 1614 году. Яма под фундамент был возведена в честь победы Смутного времени над Иваном Исаичем Болотниковым. В этом храме крестили младшего помощника старшего помощника Строгановых, внебрачного сына Ермака и сиамских близнецов. Потом храм потрепала революция, и в нем стали хранить картошку и прочую флору. Теперь храм отстраивают снова, хотя ни сына Ермака, ни младшего помощника старшего помощника Строгановых, ни сиамских близнецов в округе решительно не наблюдается. Однако здание легендарное. Каждый кирпичик в нем помнит былое, а тот факт, что кирпичи не разговаривают, нисколько не должен нас смущать. Мы и сами-то разговариваем с пятого на десятое. В конце концов, кирпичи не виноваты в амбициях нашей памяти!
Дом, в котором не то чтобы не посчастливилось родиться Жене, находился в речной части Окуловки. Это был последний дом от остановки и, соответственно, первый от реки. Дом Литературы, наоборот, чернел неподалеку. Писатель и Литература вышли из автобуса порознь. На улице Литература взяла писателя за руку.