Увидев сестру, Павел медленно направился к ней, остановился за шаг и сказал спокойно:
— Франка вернулась…
Ульяна кивнула головой. Она еще вчера узнала эту новость от Данилки, которому всегда все было известно. Но того, что Франка приехала с ребенком, не знал даже Данилко. Сейчас Ульяна обо всем догадалась и смотрела на Октавиана молча, с явным недоброжелательством и пренебрежением. Филипп тоже не говорил, ничего, но вдруг, словно не выдержав, громко плюнул. А Данилко, укрываясь за спиной брата, силился сдержать смех.
Лоб Павла снова собрался в глубокие складки. Переведя взгляд на Октавиана, он сказал:
— Он-то ни в чем не виноват… Божье творенье…
— Так-то оно так… — начала было Ульяна.
Октавиан указал пальцем на пролетевшего воробья и что-то залепетал.
Взгляд Ульяны немного смягчился, а Павел после минутного молчания сказал неопределенно:
— Известное дело… Сирота!
— Да ведь…
Она запнулась и потрогала пальцами плечико и грудь малыша.
— Экой маленький и худенький, кожа да косточки… Сколько ему?
— Год и восемь месяцев.
— Да ну? — удивилась Ульяна и бросила взгляд на одного из своих малышей. — Ведь вот моему год и три месяца, а смотри, какой!
Ее румяное лицо просияло от гордого удовлетворения. Но затем она с жалостью посмотрела на «сироту». Зато Филипп отозвался с порога:
— Эх, деверь, деверь, на что тебе этот байстрюк? Неужто не стыдно будет людям в глаза смотреть?
Павел сверкнул глазами.
— Чего мне стыдиться? Греха надо стыдиться, а несчастного сироту пожалеть — тут никакого стыда нет. Я бога благодарю за него… При ребенке ей дом милее станет, легче будет грех отгонять… и честно жить.
— Как же! — Филипп фыркнул презрительно и насмешливо. — Чтоб злым людям так хорошо на свете было, как она честной станет. Не будет этого никогда!
В эту минуту через низенький плетень, разделявший оба двора, перескочила Франка и с громким смехом подбежала к разговаривавшим. Лицо ее было все так же болезненно-желто, но сегодня она гладко причесалась, ее черные волосы лоснились на солнце, как шелк, и отливали синевой. Свой заношенный кафтан она подпоясала пестрым домотканым кушаком, «дзягой», и даже в этой одежде фигура ее оставалась стройной и грациозной. Подбежав, она сразу повисла у Ульяны на шее и стала ее целовать в щеки, лоб и губы. С Филиппом поздоровалась за руку, а Данилку легонько хлопнула по плечу и щеке.
— Ну, здравствуйте! Здравствуйте, мои милые, золотые мои! Давно я вас не видала! А у тебя. Ульянка, за это время уже двое ребят родилось!.. Данилко-то как вырос! Настоящий мужчина!.. Ну вот видите, воротилась я, и Павелко такой добрый, что мне худого слова не сказал! Ох, какой же он добрый! Другого такого на целом свете не сыщешь!.. А я хату прибрала, печь растопила и побежала к вам, дорогие мои, — повидаться!
Она опять кинулась целовать Ульяну и детей, беспрерывно вертелась, болтала, хохотала. Казалось, она так любит их всех, что душу им готова отдать. И в эту минуту она действительно испытывала к ним искреннюю нежность. Она успокоилась, снова влюбилась в Павла и чувствовала себя счастливой. При этом — ни тени стыда! Когда после всего, что произошло, она вернулась к Павлу в дом да еще с ребенком, ей было стыдно смотреть Павлу в глаза. Но только одному Павлу. Да и этот стыд уже испарился без следа.
Ульяна остолбенела от удивления, Филипп прятал под усами презрительную усмешку. Павел, сохраняя свою всегдашнюю степенность, подошел к Франке:
— Возьми ребенка и ступай домой. Подои корову, обед сготовь, да поживее — мне сегодня в город надо ехать.
Франка послушно взяла у него Октавиана и ушла. А Павел попросил у Филиппа на несколько часов лошадь и пошел за ней в конюшню.
Войдя с детьми в избу, где Филипп уже что-то мастерил из новых досок, орудуя молотком и рубанком, Ульяна сказала сердито:
— Жаль, что она себе шею раньше не свернула, чем сюда воротилась! Опять спокойного дня не будет… еще ребятишкам что-нибудь худое сделает…
— Пусть только попробует! — полушутливо, полуугрожающе отозвался Филипп.
Говорили они так потому, что помнили бурные ссоры перед бегством Франки. Мучимая своей новой страстью и вспыхнувшей вдруг неприязнью к Павлу, Франка была всегда раздражена и грызлась с сестрой мужа, а во время последней стычки пригрозила, что передушит ее детей, изведет все их хамское племя. Филиппа эти угрозы только смешили, но в материнское сердце Ульяны они запали глубоко.
В тот же день Павел съездил в местечко и купил там все необходимое для Франки и ребенка.