Первой мыслью было: «Какого черта?», второй – «Ох, проклятье, только не снова».
Он перевел дыхание и выполнил успокаивающие и помогающие сконцентрироваться упражнения, к которым прибегал еще когда был подростком. Какое счастье, что его мать была Проводником. Если бы не ее книжная полка с руководствами по самопомощи для Проводников, Джон бы уже давно оказался в полной заднице. Он изучил их от корки до корки, никогда не забывая надевать перчатки перед чтением и возвращать их точно на то место, откуда взял. Если бы мать или отец заметили, что он брал книги, они бы не оставили это без внимания. Но даже самостоятельно выучив все эти стратегии, он все еще ходил по краю пропасти. С каждым годом становилось все сложнее. Ситуации, когда он был близок к провалу, больше его не заводили. Защитный барьер активировался все медленнее и слабее. Внутри скапливалась глубокая усталость, и никакой отдых не мог помочь ему избавиться от нее.
Иногда он задавался вопросом, испытывали ли что-то подобное Проводники из Тауэра. Если повезет, ему не доведется об этом узнать.
Джон утер рот, схватил дезодорант и обрызгал кабинет, чтобы уничтожить следы феромонов, которые только что выбросило его предательское тело. Первое правило конспирации: не пачкай там, где живешь. Спрей был подарком свыше. Учитывая, что Джон работал в больнице, ни у кого не возникало вопросов, почему он им пользуется. Он мог попросить вахтеров опрыскать весь холл, и они бы попросту подумали, что он хочет создать более дружественную обстановку для пациентов-Стражей. Джон не мог до конца противостоять своей природе Проводника, но он чертовски хорошо наловчился в том, чтобы заставить систему работать на себя.
К слову о его сущности Проводника: нужно было что-то cделать со Стражем внизу. Игнорировать зов не представлялось возможным – будучи студентом мединститута он уже как-то совершил подобную ошибку. Непрекращающиеся мучения Стража притягивали его с такой силой, что внутри что-то невольно начинало отзываться на них. Тогда-то он и понял, что тело ему не союзник. Одновременно с тем, как он мысленно прокричал свою «молитву заурядности», годами не позволявшую людям замечать его, его тело ничуть не тише завопило: «Я здесь, приди и возьми меня!» И так они и поступали. Или, по крайней мере, пытались. Еще до того, как Джон догадался, что происходит, госпиталь наводнили вынюхивающие добычу свободные Стражи. Не теряя присутствия духа, Джон спрятался в подсобке и с головы до ног обрызгал себя дезодорантом, после чего затаился среди испуганных сотрудников и студентов, давая их тревоге скрыть его собственную. Он так усердно проецировал свою заурядность, что заработал мигрень. И несмотря на все поиски, в конечном счете Стражи ушли с пустыми руками.
В результате Джон уяснил, что легче всего пресекать это в корне. Как бы парадоксально это ни звучало, но если он просто заходил в комнату и успокаивал нервы несчастного Стража, это никого не настораживало. Стражи всегда были окружены сотрудниками госпиталя, в случае необходимости за их дела брались самые разные врачи. Что такого в том, чтобы рядом слонялся еще один доктор, вертящий в руках какие-то документы и в то же самое время невзначай источающий спокойствие и настраивающий Стража на то, чтобы вновь мыслить здраво? Пока он вел себя в соответствии со своей природой, его тело, казалось, не производило излишек гормонов.
Джон спустился на лифте на первый этаж. Он не медлил и не спешил, а скорее шел с таким видом, словно у него имелось дело, которое следовало уладить. Сторонние наблюдатели могли бы подумать, что он знает, что делает. И они были бы правы. Он уже сбился со счету, сколько раз проходил эти военные учения. Отделение скорой и неотложной помощи располагалось за двойными закрытыми дверьми, после главного входа. Внутри находилась большая палата с занавесками, дающими пациентам возможность побыть одним. Сразу после нее были изоляторы для потенциально инфицированных. Неудивительно, что буйного Стража поместили в один из них, хотя то, что ощущал Джон, являлось болезнью только в довольно специфическом смысле, применимом лишь по отношению к Стражам.
Теперь он мог слышать пациента, сыплющего проклятиями из-за того, что его обвели вокруг пальца. Некто по имени Холмс пообещал дать ему шанс. Какой-то Проводник звал его. Это было нечестно… Чистое, ничем не прикрытое возбуждение атаковало эмоциональную телепатию Джона. Страж не мог вести себя еще непристойнее, даже если бы кричал: «Где женщины? Я хочу трахаться!», но Джон не обращал на это внимания. Эрекции, равно как кровь, фекалии и мокрота, были всего лишь частью человеческой природы. Люди доверяли Джону себя в минуты слабости, доверяли видеть себя уязвимыми. На самом деле, он даже слегка сочувствовал этому бедному Стражу. Вероятно, Тауэр каким-то образом втравил его в неприятности.
Еще до того, как войти в комнату, он стал мысленно настраивать Стража на то, чтобы тот держал себя в руках. Разумеется, как только он приблизился, проклятия стихли. Отчасти Джон ощутил гордость, но в целом он был напуган — и не без причины.
К счастью, Страж, похоже, даже не заметил его присутствия. Несмотря на периодически раздающиеся вопли, он был в отключке: его чувства были настолько переполнены, что он с трудом мог отличить верх от низа. Большинство Стражей во время отключки превращались в неподвижные застывшие статуи и мирно погружались в нирвану, не сводя глаз с одной точки и теряя всякое ощущение времени и пространства. Но иногда складывалась совсем иная ситуация, и свободные от уз Стражи впадали в неистовство. Все их чувства сотрясали волны случайных коротких замыканий. Они то появлялись, то исчезали, словно звук в настраиваемом радиоприемнике, так, что они не успевали уловить информацию. В минуты боли они с бешенством принимались драться со всем, что попадало в зону их досягаемости. Любой, кто подходил к ним слишком близко, подвергался серьезной опасности, и Проводники не были исключением.
Кто-то привязал ноги и руки этого чокнутого парня к каталке кожаными ремнями с металлическими креплениями. Его бедра и грудь пересекали широкие брезентовые ленты, придавливающие его к постели. Но даже в таком виде он производил устрашающее впечатление. Страж корчился и вырывался, бился головой о подушку. С каждым взмахом и ударом кровь из раны на голове разбрызгивалась по всему изолятору.
Одна из самых крепких медсестер неотложки отважно пыталась поставить ему укол, постоянно повторяя: «Тише, тише». Она вскинула глаза на Джона, когда тот вошел в комнату.
- Пропади оно пропадом, - выругалась она, как только он приблизился. – Можешь мне помочь? Мистер Вин не хочет с нами сотрудничать.
Джон быстро шагнул вперед, чтобы помочь ей удержать запястья и предплечья Стража. Еще лучше. Прикосновение только облегчило их синхронизацию. И, конечно же, Страж начал немедленно отвечать. Джон передавал юноше всю свою силу и спокойствие, мягко приговаривая: «Дай ей выполнить свою работу. Успокойся. С тобой все будет хорошо».
Тело Стража внезапно расслабилось, будто кто-то вытащил из него батарейки. Его ладонь разжалась, пальцы неосознанным жестом пробежались по рукаву Джона. Облегчение опьянило его, как только он наконец-то обрел якорь здравомыслия в поглотившем его урагане эмоций. Страж открыл неопухший глаз и стал разглядывать палату. Джон тут же начал мысленно отстраняться от него.
Медсестра наконец воткнула иглу в вену и стала быстро вводить парню успокоительное. Страж уже практически вернулся в норму, когда препарат попал в его кровоток. Джон чувствовал, как он проводит проверку своих органов чувств, считывая обстановку вокруг себя, осознавая, какого размера окружающие его предметы, какие они на ощупь, как далеко они от него. Он впитывал окружающий мир, пока не сумел отчетливо различать палату и находящихся в ней людей и понять, как они в ней умещаются. В течение одной или пары секунд он мог совершенно ясно видеть Джона.