На следующий день я увидел, что он готовит на кухне, а на его правой руке была плотная кожаная перчатка. Окинув взглядом этого человека, я невольно вздрогнул – с каких пор Колокольцев носил только закрытую одежду? Руки скрывались под длинными рукавами, шея плотно перевязана пурпурным платком, на голове красовалась старомодная шляпа с узкими полями. И эта перчатка сразу заставляла вспомнить эпизод прошлого дня.
Колокольцев заметил меня и улыбнулся одними губами.
– Поранил руки во время готовки, стар я становлюсь и немощен, – сказал он, видя, что я не отвожу взгляда от его перчатки.
– Матвей Федорович, – сказал я, – вчера я обнаружил… Вы ничего не хотите сказать? Вы…
Я не мог подобрать слов, сильная дрожь охватила мое тело. Он стоял передо мной, а запах гнили будто преследовал меня.
– Дмитрий, о чем вы? – удивленно вскинул брови Колокольцев. – Мне кажется, вы совсем утомились за своими штудиями. Может быть, вам нужна помощь?
С этими словами он вдруг взял меня за локоть левой рукой. Его хватка была стальной, словно он зажал меня в тиски, но что хуже всего – ладонь отдавала обжигающим холодом. Прикосновение этой ладони вызвало у меня приступ тошноты – казалось, что она только деревяшка, рука куклы, обтянутая тонкой кожицей.
Глаза Колокольцева – большие и холодные – вперились в меня, а вежливая улыбка на его лице потускнела, уголки губ стали опускаться и всё его лицо как-то странно напряглось, охваченное спазмом.
Я вырвал свой локоть и без слов ушел к себе. Дрожа от омерзения, я достал влажные салфетки и тер свою руку, к которой прикасался этот ужасный человек. Затем я сорвал с себя футболку и протер всё свое тело салфетками несколько раз, пока не упал на диван и не затрясся от ужаса.
Брянцева мне вечером заметила как бы между прочим:
– Кажется, Матвей Федорович наш занедужил. Хворый он какой-то.
Я ничего не отвечал, держа в уме одну лишь его ужасную руку, эту нечеловеческую хватку и неестественный холод как будто неживой плоти.
Жизнь не готовила меня к такому. Как вести себя в подобной ситуации, я не знал. Вызывать полицию, врачей? Пусть проверяют этого странного Колокольцева? Пусть сажают на карантин, лечат? Лишь бы подальше от меня…
IV
Близился конец весны.
Я возвращался домой после тяжелого дня учебы. Успехи мои немного пошатнулись – сказывалась нервозность. Проживание рядом с Колокольцевым доставляло мне множество поводов для страхов и назойливых мыслей.
Болезнь съедала этого человека изнутри.
Изменения были почти незаметны глазу, но некий инстинкт подсказывал мне, что всё с ним очень плохо. Движения его стали топорными, отчего он напоминал ходячую и говорящую куклу человеческого роста. Сводящий с ума микс из одеколонов и духов усилился, будто он обливался ими из тазика с головы до ног. Закрытая одежда висела теперь на нем мешком, и я с ужасом представлял себе скрытые под ней кости, обтянутые тонкой и ломкой кожей. Лишь лицо Колокольцева казалось более-менее прежним, здоровым, хотя мимика его оставалась такой же неестественной. Всё это время я боялся подхватить от него заразу и проводил уборку почти каждый день.
Войдя в квартиру, я обнаружил в коридоре Брянцеву. Она лежала на полу и не двигалась.
Я подскочил к ней и склонился над ее телом.
Правой рукой она держалась за сердце. На лице отпечаталась предсмертная мука. Рот был открыт в беззвучном крике.
Скорая констатировала смерть от сердечного приступа. Санитары накрыли Брянцеву покрывалом.
Как это случилось? Почему? Когда? Всё это не укладывалось в голове. Я впервые видел мертвого человека так близко, человека, еще недавно живого, которого я знал. И этот застывший на губах Брянцевой крик…
Внезапная мысль осенила меня, и я с яростью застучал в дверь комнаты Колокольцева. Он открыл ее через несколько минут и спросил, что случилось.
– Вы не слышали, как она упала? – кричал я, позабыв об ужасе, который он внушал мне. – Что вы делали весь день? Почему вы этого не увидели?
Колокольцев выглянул в коридор, сделал удивленное лицо и воскликнул:
– Боже мой, что здесь произошло? Что с Клавдией Васильевной?