Я разозлился. Он смеялся надо мной, притворялся!
– Заберите его! – крикнул я санитарам. – Заберите его, осмотрите! Этот человек болен!
Они оглянулись на меня недоуменно, а Колокольцев воззрился на меня своими невидящими глазами, прожигая меня насквозь, и вкрадчиво, с холодной вежливостью процедил:
– Дмитрий, что вы такое говорите? Вы, кажется, сильно потрясены.
Я не хотел прикасаться к нему при всем желании наброситься и вывести его вон из дома. Я ничего не ответил и ушел к себе, дрожа от ненависти и страха.
Всё было очень плохо. Жизнь перестала быть прежней. И всё из-за прихода в нее Колокольцева, этого отвратительного, больного незнакомца, неизвестно откуда пришедшего, неизвестно чем промышлявшего.
Мое сердце стучало в груди так сильно и быстро, что я задыхался. Панический ужас прогонял через мою голову тысячу самых пугающих предположений. И лицо Брянцевой, этой милой женщины, лицо, искаженное болью. Она никогда не жаловалась на сердце. Почему именно сейчас удар хватил ее? Что стало причиной?
Во всех вопросах я видел только одно объяснение – Колокольцев.
Я слышал, как санитары ушли. В коридоре раздались шаркающие шаги. Колокольцев постучал в дверь:
– Дмитрий, вы не откроете мне?
Холодок пробежал по моей спине. Самый голос этого чужака заставлял меня дрожать. И он касался двери в мою комнату своими проклятыми руками!
– Дмитрий, мне кажется, нам надо с вами поговорить. Кажется, между нами пролегла бездна недопонимания. Накопились вопросы.
– Убирайтесь к черту! – закричал я, трясясь от страха и ненависти. – Убирайтесь к чертовой матери!
Колокольцев постучал сильнее. Дверь стонала под его тяжелыми ударами.
– Дмитрий, впустите меня. Я думаю, мы можем всё уладить, как джентльмен с джентльменом.
В коридоре послышался детский плач. Северинова! Вернулась домой, а я совсем забыл про нее. Забыл, что они с ребенком могут быть в опасности.
– Матвей Федорович, здравствуйте, – услышал я. – А что у нас случилось?
– Ох, дорогая моя, мне жаль говорить, но милая Клавдия Васильевна умерла. Сердечный приступ.
Северинова вскрикнула.
– Пойдемте со мной, я дам вам успокоительного, – молвил Колокольцев.
Их шаги удалились в комнату вдовы.
Я чувствовал всё нарастающую опасность. Объяснить причины своего страха, своих подозрений, обосновать рациональность моего ужаса я не мог. Возможно, нервы мои взвинтились до предела за последний месяц. Возможно, я только накручивал себя, испытывая отвращение к Колокольцеву, которого считал опасным больным.
Но этот странный запах в квартире? Этот жуткий ошметок человеческой плоти? Это неестественное поведение? Надумал ли я себе всё произошедшее или же это действительно было странным?
Я выглянул в коридор, осмотрелся. Хотел умыть лицо водой и прийти в чувство.
Младенец Севериновой внезапно закричал, затем послышался странный стук – будто удар чего-то тяжелого в мягкое – и крик ребенка резко оборвался.
Мое дыхание перехватило, но я без раздумий бросился в комнату вдовы.
Немыслимую сцену увидел я и, боюсь, уже никогда не забуду, хотя и перестану когда-то верить, что всё это было правдой. Всё произошло неожиданно, в некоем замедленном действии, в течение которого я стоял столбом, пораженный, едва удерживающий крик.
Они стояли напротив меня, у единственного окна в комнате. Он взял ее за руки, возвышаясь над ней темным силуэтом на грязном сером фоне. Какая-то трогательная нежность сквозила в этой пугающей позе. Она смотрела на него расширенными от ужаса глазами, рот раскрыт, но не успел произнести ни слова.
Колокольцев медленно разомкнул уста, его подбородок опускался всё ниже и ниже, чуть не упираясь ему в шею. Из этой нечеловеческой пасти вылезли чудовищные серые щупальца, покрытые слизью, усеянные коготками. Они быстро мельтешили в воздухе перед самым носом Севериновой, и глаза ее едва не выпрыгивали из орбит от ужаса. Щупальца проникли в ее рот и устремились дальше, вглубь ее пищевода, с противным звуком подавленной тошноты. Что-то немыслимое проникало внутрь этой женщины, проталкиваясь всё глубже. Она задергалась в конвульсиях, но Колокольцев продолжал крепко держать ее в цепких лапах.