- Говорите.
- Передайте Сурайе...
- Какой Сурайе?
- Дочери Дюндара...
- А-а...
- ...что я буду хорошо вспоминать о ней.
- Она вам понравилась?
- Она научила меня играть на рояле...
- Мужчины всё-таки очень жестокие люди. Даже лучшие, даже такие, как вы.
- Вы не поняли меня, Рабия!..
- Мы приехали. Выходите. Прощайте. Напишите мне, когда доберётесь до родины.
...От группы деревьев отделилась мужская фигура в турецкой феске. Не доходя шагов двадцати, остановилась.
- Товарищ Хамза?
- Я.
- Идите за мной...
Из Варны в Одессу вместе с грузом литературы его отправили морем на рыбацкой фелюге. Провожал пожилой седоголовый болгарин, называвший себя Венко.
В Одессе, в двух километрах от берега, ночью, груз принял человек, назвавшийся Назаром. Он же, купив железнодорожный билет до Коканда, посадил Хамзу на поезд.
В пути Хамзу застало начало первой мировой войны.
3
Некогда, в приснодавние времена, высочайшим повелением самодержца всея Руси государя-императора Александра III Александровича мужское население национальных окраин Российского государства как в мирные дни, так и в период военных действий освобождалось от службы в армии и от всех видов обязанностей трудовой повинности - в связи с языковыми затруднениями.
Последний русский царь это повеление своего августейшего родителя частично отменил и некоторые минимальные свободы, милостиво дарованные его отцом малым народам, взял назад, то есть упразднил, хотя языковые затруднения были ещё отнюдь не преодолены.
Указом Николая II мужчины всех национальных меньшинств, проживающих на далёких и близких окраинах Российской империи, в возрасте от двадцати одного года до пятидесяти пяти лет подлежали мобилизации на тыловые работы в центральные губернии.
Указ был нелепый, жестокий, дикий. Сотни тысяч людей, не знавших русского языка, не умеющих ни читать, ни писать на своём языке, никогда не покидавшие родные южные края, должны были переместиться в незнакомые, суровые места, были обречены на страдания и муки, а многие - на верную гибель.
А чтобы снять ненужное напряжение и предотвратить излишние слухи и кривотолки, царская администрация поспешила успокоить на национальных окраинах тех, кого надо было успокоить. Как только указ был обнародован, все начальники губерний, уездов и волостей получили срочные телеграммы, в которых перечислялись категории населения, освобождавшиеся от мобилизации на тыловые работы. Это были: все местные должностные лица; религиозные судьи и мусульманское духовенство; старосты и старшины городских кварталов и кишлаков; служащие местных частных компаний; сотрудники просветительных учреждений, находящихся под государственным надзором.
Особенно подробно разъяснялось то положение, по которому всем местным состоятельным лицам разрешалось "вместо себя и членов своих семей нанимать на тыловые работы людей, нуждающихся материально..."
Указ был впрямую направлен против беднейших слоёв населения, против тех, кто занимался в городе и в сельской местности непосредственным физическим трудом.
Указ был нацелен против народа.
И он вызвал взрыв народного негодования, небывалую по своему размаху бурю всеобщего возмущения, протеста и яростного сопротивления.
С особой силой волна мятежей и неповиновения властям прокатилась по Туркестанскому краю.
Наиболее грозные события - вооружённые столкновения с полицией и войсками, убийство нескольких чиновников туземной администрации - произошли в Кокандском уезде и городе Коканде.
Там, где к моменту начала волнений революционная агитация была поставлена лучше, чем где-либо в другом месте Ферганской долины - самого густонаселённого района Туркестанского края.
Там, где прямой призыв местной социал-демократической организации к неподчинению царскому указу прозвучал (после Джизака) открыто и громко, как нигде в Туркестане.
Военные власти Туркестана утопили в крови восстание мардикеров (мобилизованных тыловых рабочих). В Коканде было убито на улицах и расстреляно около четырёхсот человек.
Потом начал работать военно-полевой суд. Обвинения были предъявлены полуторам тысячам мардикеров. По приговору суда было повешено сто восемьдесят четыре человека, сослано на каторжные работы двести шестьдесят семь осуждённых, десять арестованных оправданы, остальные приговорены к разным срокам тюремного заключения.
Действия суда не были лишены объективности. Как писала местная газета: "...об одном туземце дело прекращено за смертью в период следствия в тюрьме; об двух туземцах дело отправлено к военному прокурору для освидетельствования их умственных способностей; ещё об одном туземце дело не рассмотрено за болезнью подсудимого..."