Тебе не дано настоящего голоса для твоих пакостных речений.
И как только всевышний разрешает ходить по земле таким нечестивцам? Смотрите, мусульмане, как он жалок, этот сочинитель лживых статей, посмевший унизить и оскорбить нашу мужскую честь и расхвалить какую-то ничтожную бабу!
- А действительно, Хамза, почему вы не отвечаете? - спросил хозяин дома, встав рядом с Муминбаевым. - Заживает рана от стрелы, но не заживает рана от резких слов собеседника, если они задели тебя и если ты не дал им вовремя отпор. Или вам понравилось всё, что было сказано здесь о вас и ваших статьях?
Ярость полыхнула в груди у Хамзы. Он почувствовал приближение той минуты, ради которой пришёл сюда. Сейчас он скажет кое-что не только о зякете и мужской чести. Сейчас они услышат всё, что он о них думает.
- Значит, понравилось? - усмехнулся байвачча. - Ну что ж, мы тоже не в обиде на вас за ваши статьи. Конечно, кое-кто здесь погорячился, беседуя с вами, но ведь и вы, наверное, тоже погорячились в своих статьях, делая вывод о том, что зякет и шариат противоречат друг другу, не так ли?
Хамза молчал, опустив голову. Он ничего не понимал.
Ничего не понимал и Миркамилбай. Миллионер с трудом пытался сохранить равновесие.
Судья Камал по старческой немощности прикрыл глаза. Ему хотелось сесть. Всё равно куда. Стоявший рядом Алчинбек бережно поддерживал судью под руку.
И только у мудрого Юсуфджана нервно задёргалось веко.
"Коварный байвачча готовит ловушку, - решил кизикчи. - Но какую? Как уберечь от неё Хамзу?"
- Я знаю, почему молчал наш поэт, - сказал Юсуфджан.
- Вот как? - прищурился хозяин дома. - Почему же?
- Он слушал мнения читателей о своих статьях, - улыбнулся кизикчи. - Один мудрец, байвачча-ака, сказал однажды так:
"Чем говорить, предпочтительнее слушать". - "Почему?" - спросили у него. И мудрец ответил: "Иначе бог не дал бы человеку один язык и два уха".
- Прекрасный ответ! - засмеялся байвачча. - Вы, Юсуфджан, как всегда, на коне... Не зря говорится, что мудрость - лучшее украшение жизни. А мудрость возникает при спокойной, уравновешенной беседе. Не кажется ли вам, Юсуфджан, что нам пора снова сесть за дастархан? Мы все немного покричали друг на друга, дали поработать своим голосам и лёгким - необходимо восстановить затраченные силы, не так ли?
"Куда гнёт, куда гнёт, подлец? - лихорадочно соображал кизикчи. - И чем все это кончится?"
- Эй, кто там? - крикнул Садыкджан слугам. - Посадите гостей на их места!
А сам повёл под руку вокруг дастархана спотыкающегося Миркамилбая.
- Что такое? Что такое? - бормотал миллионер. - Куда мы идём?
- Той продолжается, - улыбался байвачча. - Хотите коньяку?
- Х-хочу, - икнул Миркамилбай.
- А сыграть в деньги?
- Обязательно! - обрадовался Муминбаев.
Хозяин дома усадил почётного гостя на подушку на его старое место во главе стола, сам сел рядом и достал из внутреннего кармана халата приготовленную ещё в самом начале вечера тысячерублёвую банкноту.
- Загадывайте номера, бай-эфенди.
- Первый, второй, третий, - клюнул носом Миркамилбай.
- Ваша сумма больше, - не проверяя, сказал Садыкджан, - вы выиграли.
- Ещё, - потребовал гость, пряча банкноту в бумажник.
Байвачча вынул вторую.
- Три последних, - назвал Муминбаев.
- Опять выиграли, - сокрушенно развёл руками байвачча, - даже обидно.
- Вам обидно, а мне приятно. - Миркамилбай уложил вторую тысячерублёвку рядом с первой. - Не выпить ли нам?
- С удовольствием, - взял в руки бутылку Садыкджан. - За вашу удачу.
"Все в порядке, - подумал он, разливая коньяк, - всё налаживается. За эти две тысячи одноглазый чёрт забудет всё, что здесь было. А завтра повезу его на дачу. Уж тут-то Муминбаев не уйдёт от меня. И завтра же, на даче, подпишем бумагу о всех биржевых операциях на сумму в четыре миллиона рублей".
- Ваше здоровье, бай-эфенди!
- Ваше здоровье, байвачча... Опять пьём коньяк - грех, грех...
- Да пойдут нам на пользу все наши маленькие заблуждения...
- Да будут беспечальными наши беседы, да не пропасть нам в расцвете йигитских лет, да пошлёт нам аллах восемь процентов годовых и ни копейки меньше, хе-хе...
"Первая часть моего замысла, кажется, удалась", - отметил про себя Садыкджан.
Между тем все гости уже снова сидели на своих старых местах. "Трус, трус! - молча казнил сам себя Хамза. - Жалкий трус, испугавшийся осуществить свой план, ради которого ты пришёл сюда... Что же ты безропотно щиплешь виноград в доме человека, который отнимает у тебя самое дорогое в жизни, который почти купил тебя самого, обменивая на свои грязные деньги твоё время, твои руки, твой мозг? Что же ты не разорвал на куски эту говорящую свинью в чёрных очках, по недоразумению принявшую облик человека, который опозорил тебя самыми тяжёлыми, самыми непростительными, самыми несмываемыми оскорблениями? Что же ты не сунул бородой в блюдо с соусом давно уже выжившего из ума судью Камала? Что же так просто дал себя уговорить остаться здесь? И почему ты молчишь? Почему не делаешь то, что задумал?.. Боишься, поэт?"