Хамза, успокоившийся и затихший, стоял около отца, молча наблюдая за всем происходящим. Ему были непонятны слова смотрителя усыпальницы, обращённые к женщинам. Его интересовало только одно - зачем надо привязывать мешочки с пожертвованиями к веткам, если их все равно нужно потом снимать? Не проще ли было бы сразу отдавать деньги шейхам? Он даже хотел спросить об этом у отца, но Хаким-табиб, закрывший глаза и что-то быстро шептавший, был, по-видимому, снова погружен в благодарственную молитву, и Хамза, зная, что отец не любил, когда кто-нибудь прерывал его разговор с аллахом, оставил свой вопрос без ответа.
Ему было уже скучно стоять здесь, перед мазаром, без всякого дела. Он устал от подъёма на гору - ступени, вырубленные в скале, были рассчитаны по своей высоте на взрослых; он хотел спать - ночью во дворе чайханы они спали прямо на земле и совсем мало.
Но тут перед священным мазаром произошло событие, которое вошло в душу мальчика и запомнилось на долгие годы гораздо сильнее, чем приобщение к духу святого Али-Шахимардана.
3
Два человека пронесли через расступившуюся толпу носилки, на которых, скорчившись, неподвижно лежал на боку человек, покрытый цветастой накидкой.
За носилками шёл высокий худой старик лет семидесяти с кизиловым посохом в руке. По одежде это, несомненно, был муслим, то есть мусульманин, но смуглое, скуластое лицо его выдавало уроженца очень далёкой местности. Было что-то самостоятельное и независимое в его походке. Это был гордый, уверенный в себе человек. Глаза его смотрели прямо и твердо - ни тени смирения и обычной униженной почтительности не было в них. И в то же время в глазах незнакомца угадывалась какая-то затаенная тоска, усталость, надломленность, какое-то тщательно скрываемое отчаяние. Он шёл, тяжело опираясь на посох: подъём в гору, очевидно, стоил ему немалых усилий.
Носилки опустили на землю перед Мияном Кудратом. Старик отвесил смотрителю усыпальницы подобающий высокому духовному сану поклон.
Миян Кудрат пристально, изучающе смотрел на пришельца.
По обеим сторонам от него уже встали родственники - шейхи Бузрук и Хурумбай. Из гробницы торопливо вышел шейх Махсум и присоединился к старшим шейхам.
- Да возвеличит вас всевышний! - с торжественным достоинством обратился к Мияну Кудрату старик. - Да воздаст он должное вашей святости и учёности! Да вознаградит вас аллах за вашу заботу о больных и убогих людях!
Пришелец говорил напряжённо, пытаясь смирить свою врождённую независимость и гордость.
Святой Миян Кудрат, не отвечая, в упор сверлил незнакомца жарким огнём своих больших чёрных зрачков.
- Во многих землях и странах известно ваше великое искусство исцелять самые тяжёлые человеческие недуги, - продолжал старик. - Ваша слава идёт по земле, опережая эхо ваших шагов...
- Вы преувеличиваете, почтенный, - холодно оборвал старика Миян Кудрат, - я не лекарь. Я только повергаю к праху Али-Шахимардана молитвы правоверных. Дух святого Али исцеляет тех, кого он находит достойным.
- Нет, нет! - вытянув вперёд ладонь, быстро заговорил незнакомец. - Не уменьшайте моей надежды...
Неожиданно с ним произошло что-то странное. Голос его дрогнул. Он вдруг как-то обмяк и надломился. Из старика словно вынули стержень. И ничего не осталось от той уверенности, с которой он ступил на площадку перед мазаром. Сгорбленный, стоял перед главным шейхом старый, уставший, близкий к отчаянию человек.
- Я принёс к вам моего сына, - поникшим голосом сказал старик и показал на носилки.
(Вглядевшись, Хамза увидел, что на носилках лежит мальчик, может быть, всего лишь на несколько лет старше его самого.)
- Это моё единственное дитя! - проникновенно и горько продолжал старик. - Неизвестная миру болезнь вот уже несколько лет истязает его - он не может стоять на ногах. Я побывал с ним во многих местах. Медицина бессильна. Остаётся последняя надежда - милосердие святого Али...
- Как ваше имя? - строго спросил Миян Кудрат.
- Мебува.
- Кто вы?
- Торговец.
- Пророк Магомет всегда хорошо относился к торговле, - назидательно сказал главный шейх гробницы. - Считал её одним из самых достойных занятий для мусульманина.
Старик выпрямился. В глазах его снова засветилась гордость и независимость. Он опустил руку в карман и достал большой жёлтый кошелёк.
Шейх Махсум привычно вышел вперёд, чтобы принять пожертвование, но смотритель гробницы сам взял кошелёк и открыл его.
- Не много ли здесь? - прищурился Миян Кудрат. - Вы слишком щедры...