Толпа замерла в оцепенении. Никто не мог проронить ни слова.
- Встань, Зубейда! - кричала Шахзода, подходя к помосту - Подойди ко мне! Пусть люди сравнят нас и скажут, кто из нас красивее!
Она остановилась около помоста, протянула руку и сдёрнула саван. И вдруг упала на спину и забилась на земле в конвульсиях.
- Прости, Зубейда! Ты умерла невинной, а я погрязла в грехах!.. Убейте меня! Это я виновата, что из-за меня умерла эта девушка!
- Она, кажется, сошла с ума от горя, - сказал кто-то в толпе.
Слуги подняли Шахзоду с земли и унесли в дом.
Ждали полицию.
Под руки привели Рисолат и Ахмад-ахуна. Мать рухнула возле мёртвой дочери и замерла неподвижно. Отец, встав на колени, начал молиться, блуждая полубезумным своим взором по лицам стоявших вокруг людей.
Неожиданно толпа расступилась - к помосту подходили Буранбай и Хамза.
В лице Буранбая не было ни кровинки - оно было такое же белое, как саван. Руки его дрожали... Хамза же, наоборот, был необыкновенно спокоен. Только чёрные круги у него под глазами делались всё больше и больше.
Он несколько минут молча смотрел на Зубейду, потом отвернулся и пошёл к калитке. И вдруг рванулся и побежал.
...Куда и сколько он бежал, Хамза не помнил. Он увидел себя несколько часов спустя сидящим на земле под стеной высокого каменного здания.
Это была мечеть.
Хамза долго смотрел на минарет. С его карниза отделился сначала один кирпич, потом второй, третий, четвёртый... Но они не падали вниз, а улетали куда-то в сторону и вверх, парили в воздухе.
Мечеть разрушалась на глазах. Минарет наклонился вправо, влево, назад, вперёд и медленно начал падать на Хамзу.
Хамза закрыл глаза и потерял сознание...
...Когда он опять открыл глаза, уже смеркалось. Кто-то трогал его за плечо.
Это был Степан Соколов.
- Давай, браток, вставай, - сказал Степан, - чего ты тут сидишь? Целый день тебя по всему городу ищем...
Хамза молча смотрел на него. Молча и безразлично, не проявляя никакого интереса к его словам.
Соколов сел рядом.
- Горе большое, я понимаю. Но ведь не вернёшь её... Чего ж тогда о прошлом убиваться?
Хамза, сложив ладони, начал молиться.
- Это нужно, - согласился Степан, - с богом поговоришь, оно, глядишь, и полегчает...
- Нет бога, - громко сказал Хамза.
- Как так нету? Кому же ты тогда молишься?
- Зубейде. Она теперь мой бог.
Соколов озадаченно посмотрел на Хамзу.
- Ты вот что, браток... Легче на поворотах. А то так и мозгами недолго повредиться.
- Нет бога, - сказал Хамза, - он не пришёл помочь.
- Дело это непростое, - почесал Степан в затылке, - но если считаешь, что нету, то пускай пока так и будет.
- Нет бога. Есть Зубейда. Она не умерла. Она теперь всегда во мне, всегда со мной. Одной ей теперь буду всю жизнь молиться.
- Домой-то пойдёшь? Отец с матерью с ног сбились. И ребята тебя дожидаются, Умар с Буранбаем...
- Пойдём, - сказал Хамза, вставая.
КНИГА ВТОРАЯ
Глава шестая. ВРАГИ И ДРУЗЬЯ
1
В тумане.
Люди, деревья, дома, улицы, лица...
Всё размыто, размазано, несоединимо... Всё качается, всё колышется - водоросли между землёй и небом... Пятна, неопределённость... Всё белесо, молочно...
Кто-то плачет в тумане...
Смеётся.
Белая пелена, белая жизнь, белый мир - красные слезы...
Зелёный смех...
Белое небо упало на серую землю... Всё тонет в молочном тумане...
Очертания, контуры, облики...
Где-то зыбко мелькают огни... Кружатся, плавают, прыгают...
Хороводы огней... Вереницы оранжевых точек... Караваны костров...
Потухли.
Что-то кончилось, не начавшись...
Дым расползается в разные стороны. Мир затянут дымом. Без запаха...
Кого жгут? За что?
Всё туманно, расплывчато... Как называется время — зима? весна? осень?.. Где лето?
Смерть поднимается над горизонтом. Косматый багровый шар.
Зло взошло. Ослепительно, выпукло. Зло сияет над миром.
Висит фиолетовой радугой...
И мокрая грусть шелестит в листьях и ветках. Туманится печаль. И жёлтый солнечный плод, сорвавшись с горизонта, летит в глаза, в сердце, в душу...
Скорбь. Пустота. Тоска. Отчаяние.
Смерть Зубейды вырвала землю из-под ног Хамзы. Душа его была опрокинута, сердце - разрушено.
Он заболел.
И не так, как в первый раз, когда узнал о сватовстве Садыкджана к Зубейде, а тяжелее, страшнее, смертельнее, безнадёжнее...
Иногда, очнувшись, Хамза пытался поднять голову, сесть, открыть глаза, но тело его не подчинялось ему, всё кружилось, плавало перед ним, рушились стены, дыбился потолок, и он снова ложился ничком, падал лицом вниз. И забвение обволакивало его липким покрывалом, уходило сознание, и небытие, завывая и завихряясь, стремительно уносило в свою распахнутую настежь холодную чёрную пропасть.