— Ты сделаешь то, что должна, и плевать я хотел на суммы и сроки! МЫ ЗАКЛЮЧИЛИ ДОГОВОР! Может, ты не знаешь, но среди бандитов слово — свято! И если ты что-то пообещала, то должна исполнить это, чего бы это тебе не стоило! Даже ценой собственной жизни!..
— …но я не бандит, — прошептала я, зажмурившись от крика Хана:
— ЗАТО Я — ДА!..
Меня уже просто начинало потрясывать от его душащей энергетики, которая кружила вокруг моего испуганного тела, обвивая своими черными томными кольцами, когда руки Хана впились в меня с такой силой, что стало больно, и, было очевидно, что к двум укусам на шее, скоро на плечах появятся синяки от подушечек его пальцев. Я вскрикнула, в секунду оказавшись распластанной на его столе, прижатая сильной безжалостной рукой грудью к столешнице.
Острый край впивался в мой живот и слезы катились из глаз, пока Хан одним рывком сдернул с меня пальто, раздвигая ноги своим коленом и наваливаясь сверху, впечатывая еще сильнее, и задирая короткий подол простого черного платья на талию, упираясь в напряженные ягодицы своей вибрирующей эрекцией, от которой шел жар, даже через ткань его узких модельных брюк.
От последующего треска я не сдержала приглушенного крика, упираясь ладонями в прохладный стол и кусая собственную кожу, чтобы только не всхлипывать и не дрожать так сильно, понимая, что он только что разорвал мое платье со спины, прижимая к столу сильнее и вплетаясь жестокими сильными пальцами в мои волосы, не давая даже пошевелиться.
Не такого я ожидала, когда шла сюда, содрогаясь и мелкими рывками пытаясь дышать, оглушенная его ароматом и этой жуткой страстью, которую едва ли можно было отличить от огненной ярости.
Я впивалась зубами в собственную ладонь до крови, чтобы сдержать стон от острой боли, когда Хан навалился сверху, отчего край стола больно впился в живот, едва не протыкая насквозь, ожидая того, что он причинит боль еще большую, находясь в таком состоянии, которого я не могла себе и представить даже в самом своем страшном сне.
…только неожиданно его губы опустились на мою шею осторожно и нежно, горячо и жадно прикусывая кожу и водя горячим языком, когда мелкая вспышка сладкой боли тут же заканчивалась шелковым прикосновением языка, сглаживающим все острые грани, и пробуждая золотых бабочек в моем животе трепетать и стонать в ожидании их освобождения.
Жаркие ладони сжимали мои напряженные бедра с силой, пока я пыталась бороться против этого странного жуткого наслаждения, вперемешку со вспышками боли, когда горячие губы Хана опускались вниз по позвоночнику, заставляя меня содрогаться от волны мурашек и выгибаться под его руками, упираясь дрожащими руками в гладкий стол.
Его жадные горячие губы опустились почти до бедер, остановившись лишь только потому, что дальше была часть платья, а я едва могла контролироваться себя, глухо постанывая в собственные ладони и упираясь лбом в отполированную гладкую столешницу, которая стала влажной от моего частого хриплого дыхания, почувствовав, что Хан что-то прошептал в мою кожу на своем непонятном языке, неожиданно укусив сильнее обычного, и резко выпрямляясь, отступил так быстро, что я была готова сползти на ковер, потому что ноги тряслись и не хотели держать меня даже в полу висячем положении.
Смутно понимая, что происходит в данный момент, я пыталась оторвать себя от стола, видя, как Хан пронесся вперед, пнув по дороге что-то валяющееся на ковре и, распахнув дверь, резко крикнул в коридор:
— Тревис! Подгони к черному входу машину! Сейчас же!!!
Развернувшись на каблуках, Хан на секунду замер у двери, потому что лишь в этот момент его полыхающие черной лавой глаза встретились с моими — дрожащими и совершенно завороженными его силой, его страстью и той властью, которой он обладал надо мной, что мог убить и воскресить в одну лишь жалкую секунду. Красивый, идеальный, жестокий и такой невыносимо жаркий, он снова зашагал ко мне, словно подкрадывался для броска, раздевая своими глазами, в которых мой мир горел и полыхал, стирая с лица земли совершенно все мысли и помыслы.
Не произнося больше ни слова, он поднял меня со стола, критически оглядев клочки от платья которые свисали со спины, и даже не вспомнив про то, что у меня где-то еще было пальто, быстро стянул с себя идеально пошитый пиджак, заворачивая меня в него.
От тепла его тела, впитавшегося в мягкую плотную ткань и аромата, за который я была готова продать душу самому Дъяволу, меня покачнуло, пока я утопала в этой роскоши чувствовать его и быть так близко, теряя саму себя.