Неловко завошкавшись на его большой кровати, я поняла, что теперь была заботливо укрыта мягким одеялом, осторожно убирая его и опуская ноги на пол, не в силах пока ничего из себя выдавить и понимая лишь одно — вот и настал тот час, которого я ждала, боялась, хотела и не хотела…вобщем, как всегда тихо, но уверенно сходила с ума!
Хан тоже больше ничего не сказал, протянув ладонь ко мне и поманив к себе пальцами, глядя сквозь пелену черных ресниц, и, не моргая, наблюдая, как я сползаю с кровати, осторожно и медленно шагая к нему, начиная краснеть от мысли, ЧТО сейчас случится.
— Страшно? — прошептал он, обхватывая мою холодную ладонь, раскрывая ее и проводя кончиками своих горячих пальцев по коже, притягивая к себе на колени, куда я аккуратно присела, услышав его приглушенный смешок, когда сильные руки обхватили меня за талию, усаживая на себя лицом к лицу и обхватывая бедра.
-..да, — выдохнула я, покраснев оттого, что вспомнила о том, что под белым банным халатом на мне ничего не было и все нижнее белье осталось в ванне.
— Не бойся, — кончики губ дрогнули в улыбке и горячие ладони проскользили по моей напряженной спине, опускаясь по плечам и рукам вниз снова к моим ладонями, которые Хан раскрыл, положив неожиданно на свое лицо, отчего дыхание перехватило, и в глазах посыпались мелкие блестки.
Это было так нежно, так….интимно. Прикасаться к нему, ощущая на себе пронзительный черный взгляд и сильные руки, которые лежали поверх моих ладоней, словно отдавая мне свою смелость, исследовать его красивое лицо.
— Боишься меня или того, что случится?
Его пальцы не отпускали моих рук, проскользив по овалу лица, отчего на коже ладоней стало приятно щекотно от его черной щетины, поднялись выше — к глазам, которые Хан прикрыл лишь на секунду, защекотав длинными ресницами, проскользили на лоб, и снова опустились на скулы, и горячие мягкие губы прижились к моей ладони, заставляя сердце затрепетать от невыносимой нежности и чего-то такого возвышенного и совершенно неземного, чему я никак не могла дать определения.
— …узнай меня и не бойся… — прошептал Хан в мои ладони, снова целуя кончики пальцев, и глядя, словно в самую душу, забираясь под кожу и вплетаясь в кровь навеки.
Узнай меня….
Я хотела этого больше всего на свете! Хотела узнать, хотела понять…хотела стать частью этой странной жизни, в которую было одновременно и страшно и так невыносимо желанно погрузиться, не боясь больше ничего, кроме одного — прожить свою жизнь без него…
— На каком языке вы говорите? — едва смогла прошептать я, видя, как черная бровь лукаво изогнулась совсем слегка, но Хан не отпустил мои руки, проводя ладонями по своей шее и опускаясь на горячую золотистую грудь, заставляя задохнуться от вихря золотых бабочек внутри моего в миг встрепенувшегося тела.
— Это так важно? — усмехнулся он, опуская мои ладони ниже по своему прессу, и заставляя закусывать губы оттого, что хотелось сжать колени и застонать. Было ли это важно я не знала… все, что касалось его, было жизненно необходимым для меня. И Хан снисходительно улыбнулся, полыхнув своими глазами, и чуть дернув плечом, — На турецком.
— Это родной язык вашей умершей мамы?…
Когда черные брови взлетели вверх, я слишком поздно поняла, что сдала себя просто с потрохами, видя лукавую улыбку Хана:
— Кажется, кто-то пытался узнать обо мне?…
Я едва не поморщилась, с трудом сдержавшись, и пытаясь пожать плечами, пробормотав:
— …просто девочки как-то рассказывали, и я случайно услышала…
— Мммммм, — промурлыкал Хан, отпуская мои ладони у самого ремня, и потянувшись куда-то к низкому столику, чтобы взять запотевший изящный бокал и протянуть его мне, лукаво и сладко улыбаясь, — так вот о чем разговаривают маленькие сладкие девочки долгими, холодными осенними вечерами: обсуждают злобного Хана?…
Я взяла бокал обеими руками, всматриваясь в прозрачный розовый напиток, в котором плавали смешливые пузырьки, смущенно глядя только внутрь него и снова пытаясь выглядеть нормальной, а не смущенной и застигнутой врасплох:
— Конечно, нет. Просто так получилось….
— Понимаю, — усмехнулся Хан, вдруг кивнув и откидываясь чуть назад, снова положив горячие ладони на мои бедра, — да, это был родной язык моей умершей матери. Хочешь узнать что-нибудь еще?…
— Все! — выпалила я, поморщившись от собственной поспешности и огню, и смеху Хана, когда он запрокинул голову, в конце-концов смешливо выдохнув:
— Боюсь, что этой ночи на одни разговоры нам не хватит. Выбери что-то одно, мавиш.