Со всех сторон послышались радостные крики и несколько сотен ног глухо застучали по земле. Звон стремян, бряцанье уздечек, конское ржание, запах пота и дыма от запылавшего на берегу первого костра — как все это знакомо бывалому джигиту, для которого жизнь делится на две половины — в седле и на земле.
"С седла до рая достать легче", — шутили старики. — "По земле зверь пешком ходит, а человек верхом ездит", — поддакивали бывалые воины. — "Седло, что баба, как залезешь, так и слазить не хочется", — откликались безусые юнцы.
Следом за боевыми сотнями подошли неторопливые кашевары, передвигающиеся на нескладных повозках со сверкающими медными казанами. Кто-то из шутников огрел плетью казан по широкому боку и тот жалобно отозвался, загудел и умолк.
— Так ему! Чтоб не отставал, не мешкал! — закричали воины, почуяв роздых и обильный ужин. — Жрать охота, а они едва тащатся!
Кашевары лениво переругивались с воинами, устанавливая на треноги пузатые котлы, раскладывая под ними сухие щепки. Лагерь загудел, зашевелился, как муравейник, замелькали озабоченные лица десятников и полусотников, снаряжающих воинов в караул, из леса послышались глухие удары топоров, а табунщики уже гнали расседланных лошадей на пастбище. Воинский лагерь скорее напоминал торговый караван, нежели слаженный организм, каким станут сотни в момент атаки, послушные взмаху руки мен-баши. Сейчас это были просто уставшие люди, радующиеся отдыху и, казалось, забывшие о смерти, навстречу которой отправились в очередной раз.
К Мухамед-Кулу подлетел неутомимый и вечно бодрый Айдар и, взволнованно размахивая руками, выпалил:
— Я такое узнал! Там Кызлар-туры — Девичий городок!
— И что из этого? — отозвался царевич, презрительно закусив губу.
— Мы можем пробраться туда. Разве не ясно?
— Остынь, Айдар. Мы в походе.
— Никому не запрещено оставаться в походе мужчиной.
— Вот и будь им.
— Я не узнаю тебя, Мухамед-Кул. Или мы вместе не бегали на игрища, не уводили в лес девушек? Что изменилось?
— Многое. Пойдем мы — пойдут и остальные. А утром их не собрать.
— Пойдем, когда стемнеет, никто и не увидит. Возьмем с собой лишь Дусая.
— Он скорее завалится спать, чем потратит ночь на девушек, — рассмеялся царевич, — или ты его плохо знаешь.
— Да что нам Дусай! Пусть спит себе, а мы отправимся вдвоем, — не унимался Айдар.
Они не заметили как сзади к ним подошел юзбаша, услыхав последние слова Айдара.
— Молодые люди никак собираются в Девичий городок? Так я понял?
— Не твое дело, — зло огрызнулся Айдар, — ты нам не начальник. Тут есть и поглавнее тебя.
— Юз-Юзбашазнает свое место. Но осмелюсь напомнить, что наш хан под страхом смертной казни запретил показываться в городке кому бы то ни было. Под страхом смерти, — добавил он, разделяя отчетливо слова.
— Вот и не показывайся, — вконец разозлился Айдар, — а нам не мешай.
— Можно, я сообщу что-то важное моему господину? — обратился к царевичу Янбакты. — Мне бы хотелось, чтобы он один слышал это.
Айдара, словно плетью перепоясали поперек спины. Он кинул злой взгляд на сотника, но счел за лучшее промолчать и отойти.
— Патша улы будет удивлен, если узнает, что в городке находится сестра твоего отца, — тихо произнес Янбакты, но Мухамед-Кул услышал каждое слово и, вскинув глаза на юз-башу, удивленно переспросил того:
— Как ты сказал? Кто живет в городке?
— Родная сестра твоего отца, твоя тетка, — повторил тот.
— Но почему она здесь?
— То долгая история и не мне судить, как все вышло.
— Но ведь я должен знать! Почему от меня скрывали? Что предосудительного она совершила? За что находится под охраной?
Об этом может рассказать она сама. Если пожелает.
— Она расскажет!
— Как знать, — развел руками Янбакты, — как знать. Про нее всякое говорят. С кем захочет с тем и будет говорить. А нет, так никто и не заставит.
— Наша порода, — откликнулся Мухамед-Кул, — узнаю. Так что мне делать? Я должен с ней говорить.
— Чтобы ты делал без своего сотника? Ох, молодость, молодость! Твой сотник и это предусмотрел. Чем можно тронуть женское сердце? Добрыми подарками. Любая женщина на них откликнется, не устоит. Пусть патша улы чуть подождет, — с этими словами Янбакты поспешил к костру и вернулся с небольшим кожаным мешочком, который подал в руки Мухамед-Кулу.
Развязав шнурок, стягивающий горловину мешочка, тот увидел внутри поблескивающие матово-серебряные браслеты, а меж ними голубели камешки нанизанных на тонкий шнурок бус. Царевич ухватил двумя пальцами одно из них и медленно потянул наружу. Камешки, словно ручеек, потекли, заструились, игриво дразня своим блеском, посверкивая гранеными боками.