Вообще, аниме стало кладезем информации по различным техникам. Вот только в мультфильмах на освоение техники у героев уходили мгновения, а в реальности тратились годы и десятилетия на первую активацию и ещё больше на оттачивание использования открывшегося сиддхи.
На сто семидесятом году совместной жизни у Ли Шун произошёл прорыв. Она, как и Хенг за семьдесят лет до этого, разнесла в щебень ударом кулака большой камень. Обрадовавшись, она стала семимильными шагами постигать всё то, чему за эти годы научился Хенг: прыжки на большую высоту, бег по стенам и безопасное скалолазание с приклеиванием к поверхности, хождение по воде, левитация, укрепление тела и усиление ударов.
Утро начинается не с кофе, которого Чжао не пробовал со времён виртуальной жизни Хизеши. Оно началось с криков жены:
— Я сказала, алые шторы! Алые!
— Почему не белые?
— Белые у нас висели сто лет. Меня тошнит от белого!
— Ты сказала купить ткань, — Хенг был готов сорваться на крик. Такие скандалы стали частыми у них на протяжении последних тридцати лет. Чем дальше, тем чаще. — Я купил ткань. О красителях не было ни слова. Делай какие хочешь шторы!
— Это, по-твоему, музыкальный инструмент? — указала она пальцем на флейту. — Я просила струнный инструмент, а не пищалку! Я музыки хотела, а не слушать противные свисты! Чем ты слушал?
— Я старался, тащил тебе это всё из деревни, — раздражение прорвалось у него в виде рычащих ноток.
— Ты слышишь меня? Ты вообще не слушаешь, что я тебе говорю!
— Я слышу каждое слово! — не выдержав, заорал он.
— Но почему ничего не меняется?!
— Зачем что-то менять, если и так всё нормально? — не мог понять Хенг. — Триста лет жили, ничего не меняя, а тут ты хочешь каких-то перемен.
— Да ты даже с уборкой не хочешь мне помочь!
— Какой уборкой? Это женское дело!
Замолкнув, Шун прищурилась и приподняла подбородок. Она встала рядом с подоконником.
До Хенга дошло, что дальше будет.
— О, нет, Шун. Только не чжэцзянский кувшин!
Победоносно ухмыльнувшись, она резким движением смахнула кувшин из фарфора с голубой глазурью с подоконника. Чжао с грустью проводил взглядом кувшин — тот со звоном разлетелся в дребезги.
— Чжэцзянский фарфор!
Шун подошла к мужу вплотную и протянула стервозным тоном:
— Чего ещё ждать от испорченного ребенка?
— Это я испорченный? — поражённый, распахнул глаза он. — Ты разбила ценность, которая в будущем могла бы стоить целое состояние! Ханьский протофарфор второго века… Психованная псина!
— Псина?! — на голове взбешённой Шун зашевелились волосы, будто их наэлектризовало. — Вот как ты думаешь обо мне? Думаешь, я не помню, что ты меня похитил из родного дома? Думаешь, я забыла, что ты меня убил?!
— Если бы я этого не сделал, ты померла бы двести пятьдесят лет назад нищей крестьянской старухой. Я подарил тебе вечную молодость, научил всему, что знаю, подарил всего себя. С тобой невозможно жить! Ты командуешь, никогда меня не слушаешь и имеешь на всё своё мнение. Когда ты так изменилась? — задумался он. — Хм… Точно, это случилось после прорыва, когда ты открыла первые сиддхи. С тех пор ты изменилась.
— Я всегда была такой, бесчувственный чурбан! — громко воскликнула Шун. — Всегда! Только раньше я держала всё в себе. Всё!
Она застыла статуей. В её взгляде появилась стальная решимость.
— Шун…
— Пожалуйста, выслушай, — стал ледяным её голос.
— Слушаю, — у Хенга появилось плохо предчувствие.
— Дело не в шторах, Хенг, и не в музыке.
— Тогда в чём? Скажи, что тебе нужно, и ты это получишь.
— Я ухожу от тебя. И не смей удерживать меня силой. Ты знаешь, что теперь я уже не та маленькая слабая крестьянка Ли Шун.
— ЧТО?! — Чжао будто окатило ледяной водой.
Шун молча развернулась и стремительно зашла в дом. Вскоре она покинула его с большой котомкой за спиной и с мечом на поясе. Огромными прыжками по десять-двенадцать метров, смягчая приземления левитацией, она поскакала вниз по пологому горному склону в сторону поселений.
Шокированный Хенг, застыв соляной статуей, провожал спину быстро удаляющейся супруги, с которой прожил вместе триста лет. Ему не верилось, что это происходит на самом деле. Казалось, будто это страшный кошмар. Но когда он ущипнул себя, то почувствовал боль и не проснулся. Солёные слезы побежали у него по щекам.