Выбрать главу

Ингеман был менее строг, но считал, что Андерсен мог использовать свое время с большей пользой, и он был не одинок в своем мнении. Но существовали и более трезвые взгляды. Уже самый первый сборник сказок заставил Х.К. Эрстеда произнести известные слова, что если «Импровизатор» сделал Андерсена знаменитым, то сказки сделают его бессмертным. А Хейберг, к удивлению автора, поставил их значительно выше романов и заявил, что именно сказки создадут писателю величайшее имя в литературе.

Андерсен не знал, кому верить. Он, конечно, считал, что критика глупа. Но и остальные тоже ошибаются. Сказки казались ему чистым развлечением, милыми пустяками, не имеющими особой литературной ценности. Вовсе не ими он собирался завоевать свои лавры. Но раз уж дети их охотно читали, а ему самому нужны были деньги, и к тому же ему нравилось сочинять сказки, то почему бы не издавать еще? Так он и делал в ближайшие годы, когда не был занят другими и, по его мнению, более важными делами, такими, как романы и пьесы.

Вырезки Андерсена для иллюстраций своих сказок

Он начал с того, что пересказывал сказки, услышанные в детстве на Фюне: «Огниво», «Маленький Клаус» и «Принцесса на горошине», но уже четвертую, «Цветы маленькой Иды», завершившую первый сборник, он сочинил сам; она появилась, когда маленькая дочка поэта Й.М. Тиле однажды попросила рассказать ей что-нибудь. Скоро он уже сочинял сам больше, чем пересказывал. «Дорожный товарищ», «Дикие лебеди» и «Свинопас» — это народные сказки; но идею «Скверного мальчишки» он заимствовал из маленького стихотворения древнегреческого поэта Анакреона, «Новое платье короля» — это старый испанский анекдот, «Эльф розового куста» — переработка итальянской народной песни. Мотив «Сундука-самолета» взят из сказок «Тысячи и одной ночи», а ряд других детских сказок полностью придуман им самим (например, «Дюймовочка», «Русалочка», «Калоши счастья», «Ромашка», «Стойкий оловянный солдатик», «Райский сад», «Аисты», «Оле Лукойе», «Гречиха»).

Но откуда бы ни происходил сюжет, маленькие слушатели были в восторге. Конкретная, прямая манера рассказа была гениально приспособлена для их восприятия, дети всегда любили народные сказки; другие истории столь же просты своими событиями и идеей и происходят среди людей и в окружении, которые хорошо знакомы детям — или были знакомы в те времена.

Сам Андерсен очень нескоро понял цену сроим сказкам и в течение многих лет рассматривал их только как побочное занятие. Но их беспримерный успех в конце концов навел его на другие мысли. Их читали и ими восхищались не только в Дании, но и за рубежом, и все в большей и большей степени взрослые. Именно последнее убедило его в том, что Эрстед и Хейберг правы и что он — наполовину против своей воли — создал совершенно новую литературную форму, которая была не хуже других традиционных форм, и притом полностью его собственная. Он понял, что можно использовать сказки для передачи взрослых идей взрослым читателям.

«Я думаю, — писал он в 1843 году Ингеману, — …что я точно решил писать сказки! Те, что я издавал раньше, были старые сказки, которые я слыхал ребенком и которые охотно рассказывал и переделывал на свой лад; однако те, что я сочинил сам, например „Русалочка“, „Аисты“, „Ромашка“ и другие, пользуются наибольшим успехом, и это дало мне разбег! Теперь я рассказываю из головы, хватаю идею для взрослых — и рассказываю для детей, помня, что отец и мать иногда тоже слушают и им нужно дать пищу для размышлений!»