— Вот мы и дома, — проговорил Курц. Он расстегнул ремни. Ну, он такой парень, ему правила не писаны.
Парни вокруг просыпались. В самолете нас было около полусотни. Из них я знал лично десятка полтора-два. Впрочем, самолет был не единственным, просто нас отправили в первой волне.
Скоро наш воздушный транспорт остановился
— Ну что ж, господа спецназеры, добро пожаловать домой, в Москву. Всем хорошего отдыха. Встретимся через полгода, когда я повезу вас обратно в жопу мира.
— Какой же он козел, — Курц потянулся и встал. — Ладно, парни, давайте. Вряд ли еще увидимся, но все-таки удачи всем.
— Удачи, — кивнул ему я.
Почему-то я был уверен, что увижу его еще раз, причем в ближайшее время. В криминальной сводке или в некрологе.
Дальше все было скучно. Дождаться, пока к самолету не подведут трап, спуститься вниз, добраться до пункта выдачи багажа, потом общаться с парнями, пока лента не вывезет твой чемодан.
Я вскрыл сумку, достал из нее кобуру с «Удавом-505», крупнокалиберным пистолетом под патрон 12,7 на 55. Магазин вставлялся под ствол, вмещал всего пять патронов, отдача была такая, что палить из него без протезов было напрасным делом. Зато попадание в руку или ногу отрывало ее к чертям собачьим, а пуля в торс могла остановить любого врага, даже если он накачан «озверином» или «йомсвикингом».
Вообще, под этот патрон делали штурмовые револьверы, а вот эти пистолеты были очень редкими. Этот ствол легальный, у меня есть лицензия на него. Сейчас оружейные законы более чем либеральные, а пределы допустимой самообороны гораздо шире, чем раньше. И это при том, что мы живем под гнетом постоянного контроля. Кое-где свободу отобрали, в других местах же ее дали.
Посмотрел на сувениры для семьи. Для Вани я достал «молнию» — традиционный африканский многолезвийный нож. Режущую кромку я естественно срезал на точильном станке, не хватало, чтобы парень еще зарезал кого-нибудь, в шесть лет ума очень мало. Скажу, что снял с вождя какого-нибудь племени. Для Алисы же приготовил кое-что другое: несколько шейных колец. Очень специфическая вещь, но красивая.
Попрощавшись с парнями, я двинулся на выход. Прошел через зал аэропорта, где на чемоданах сидела наша смена, операторы, которые только должны были отправиться в Африку. И увидел пиджака, который шел в мою сторону.
И тут меня накрыло ощущением чего-то плохого. У меня вообще очень развита интуиция, что на войне ценили. Я каким-то шестым чувством узнавал, куда идти не стоит, и как желательно поступить в этой ситуации. Нет, может быть, оно и не работало, как проверить-то: мы же почти всегда поступали, как я советовал, а после этого оставались в живых.
Может быть, это был попросту жизненный опыт. Все-таки шесть контрактов за плечами, я насмотрелся на разное. И он же говорил, что встретить пиджака после того, как ты вернулся с контракта — это не к добру.
— Федор Кравцов, — он протянул мне руку, и я пожал ее. Ладонь, кстати, не мягкая, как у какой-нибудь белоручки, офисного работника. Скорее всего, он повоевал, и только потом попал в офис. — Я должен сообщить вам скорбную весть.
Меня вдруг оглушило, все перед глазами стало мутным, а следующие его слова донеслись до меня, словно через вату.
— Ваши жена и сын, Алиса и Иван Кравцовы, погибли. Они стали случайными жертвами перестрелки между уличными бандами.
Глава 2
Алиса? Ваня? Мертвы? Черт подери, такого не может быть. Не может быть, нет. Они всегда были осторожны, я научил их всему, да и у Алисы было оружие, легальное, да, всего лишь дамский «Укол», но она прекрасно умела им пользоваться, я лично водил ее в тир…
— Все затраты на погребение на себя взяла компания. Они похоронены в колумбарии Южного народа, ячейки десять триста двадцать семь и десять триста двадцать восемь.
— Дело, — прервал я его. — Мне нужно дело. Я должен знать, кто в этом виноват.
Я найду их и убью. Всех до единого. Они будут мучиться, долго мучиться, умирать очень плохо. Я умею это, как никто другой, нам в «Горлорезах» приходилось заниматься разным. Пытать, перевербовывать, вывешивать трупы на общее обозрение.
Я посмотрел на свои руки, и увидел, что мои кулаки сами собой сжались.
— К сожалению, мы не можем позволить вам творить самосуд, — проговорил пиджак. — Это плохо отразится на репутации компании.
Я схватил его за ворот пиджака и подтянул к себе. Он был хоть и крепким, но достаточно невысоким, на голову ниже меня. А во мне сто девяносто сантиметров и сто двадцать килограммов мышц и боевого железа. Если я захочу, то я размажу его по полу зала тонким слоем.
— Мне нужно дело, — повторил я и не узнал собственного голоса, который прозвучал, словно бешеный рык. — Вы дадите мне его.