‒ Не хочешь найти кого-нибудь получше для роли «мамы»?
По мне, даже Изалита, несостоявшаяся невеста Виви, отыграла бы это преображение в мать семейства на максимальные сто баллов. Растят ведь как-то Иммора своих детей, а значит, несмотря на ледяную скудность в эмоциональном плане, в женщинах из высших все равно, так или иначе, пробуждается материнский инстинкт. А с учетом того, что Виви ‒ практически главная фигура в обществе Иммора, любая свободная дама наверняка согласилась бы как стать спутницей его жизни, так и воспитывать его детенышей.
Я по-прежнему хочу пользоваться диковатой благожелательностью Виви в попытке не увязнуть в этом болоте по горло. Но не считаю, что должна изображать лапочку, водясь с его детьми. Мне вовсе не обязательно отвечать за эту сферу. Однако Виви обязан покрыть свой должок передо мной.
‒ Не хочу. ‒ Эли насупливается.
Интересно. Последний вопрос между нами завис в воздухе, и я всерьез решила, что мальчишка не собирается на него отвечать. Его игнорирование не задело бы мое самолюбие.
‒ У меня есть мама. Моя мама.
На голубых просторах детских глаз бушует яростная решительность. Он пялится на меня, буквально сплющивая незримым напором мое восприятие и покусывая острыми клычками удивительной в своем совершенстве непреклонности. Такую категоричность распознать мне не составляет труда. Кажется, вздумай Виви привести сюда постороннюю дамочку, ей бы сильно не поздоровилось.
Как же ему удалось развить у Эли эту привязанность к неподвижному телу ‒ ко мне, недавнему трупу?
‒ Смотрите-ка, ‒ с ухмылкой подаюсь вперед, признаваясь себе, что наслаждаюсь его глазами ‒ моими копиями. ‒ А ты тот еще дикий зверек. ‒ Протягиваю руку и нахлобучиваю на головенку мальца капюшон с заячьими ушами. ‒ Ладно, сегодня победа за тобой. Разговор вышел нерезультативным, но забавным. Можешь орать сегодня что угодно. Еще чего-то надо?
‒ Хочу… ‒ Эли кротко выглядывает из-за краешка капюшона. Только что едва ли не порыкивал, как волчонок, а теперь вдруг опять нырнул в свою шкурку милашки. ‒ Хочу кушать.
‒ А?
Ну, конечно, хозяин отправляется в командировку, и его детишек сразу оставляют без присмотра и перестают кормить. Ага, и кто же в это поверит?
Словно бы в издевку, со стороны Эли доносится протяжная песнь голодного желудка.
‒ Ты и правда голоден?
Мальчишка принимается усердно кивать.
Дожили. Детенышей властного господина морят голодом.
Одно из нерушимых правил, которых придерживалась Четыреста пятая, заключалось в приоритетном обеспечении пищей меня. Для этого она не щадила себя, стараясь выцепить кусок посытнее, который в дальнейшем и шел на насыщение моего растущего организма. Чем лучше были условия существования, которых она добивалась для себя, как для уникальной и востребованной живой плоти для увеселения богачей, тем лучше жила я ‒ бесполезный, но отчего-то очень ценный для нее довесок.
«Нужно есть. Тогда появится сила, и сохранятся мотивация и воля к жизни, ‒ бормотала она порой, запихивая мне в руку очередную порцию, рассчитанную на одного. ‒ Нет! Не дели на кусочки, не нужно мне ничего возвращать. Ешь сама. Пища важна. Будешь здоровой и крепкой, и тогда это обязательно пригодится тебе в будущем».
Ее заботу в большей мере я ощущала как раз в такие моменты. В проявлениях несуразной решимости.
‒ Тогда вперед. ‒ Цепляю мальчишку за талию и принимаюсь спускаться по лестнице. Голодное создание висит подмышкой, как покладистый мешок с инструментами.
Вряд ли была такая уж критическая необходимость нести паразитенка на руках. Но вспомнив о Четыреста пятой, я невольно скопировала ее манеру обращения со мной. Хотя с места на место она меня переносила в совершенно иной манере, да и держала сразу обеими руками. Добравшись до нижней ступени, я, размышляя, стою в таком положении пару секунд, а затем опускаю Эли рядом. Тот, сориентировавшись, сноровисто перебирается в пространство передо мной и с сияющим видом тянет ко мне раскрытые ладони. Судя по всему, чертенок намекает, что готов вновь заползти на ручки и устроиться чуть более удобно.
‒ Неа. ‒ Упираюсь пальцами в лоб мальчишки и отодвигаю его от себя. ‒ Время самостоятельного хождения. О, Лиллоу!