Наблюдаю за цирком, прислонившись спиной к входной двери. Ухмылка не сползает с лица. Пожалуй, ее еще долго не удастся стрясти с губ. А Тамара по-прежнему страдает от заклинивания жизненно важного механизма. Челюсть не спешит возвращаться на место. Поэтому приходится слегка помочь, хлопнув по подбородку подруги сложенными пальцами.
‒ О-фи-геть!!! ‒ наконец прорывает ее. Она разворачивается ко мне всем корпусом в спонтанном прыжке и ударяет себя ладонями по щекам. ‒ Вацлав уделан в хлам. Я просила тебя вывести его на прогулку, а не валять башкой в лужах!!!
‒ Я чуть-чуть, ‒ флегматично отзываюсь и прикасаюсь мизинцем к тому месту под глазом, куда дотрагивался Виви. На кончике пальца остается грязевой след.
‒ Да к нему вообще не надо было прикасаться! ‒ разоряется Тамара, крайне быстро ударившись в панику. ‒ Ни чуть-чуть, ни слегка, ни немного. Да никак! Даже дышать в его сторону запрещено!
‒ Кому запрещено? ‒ внимаю с крайним любопытством.
‒ Ну… смертным. Простым, ‒ путается в пояснениях Тамара. ‒ Короче, он как драгоценный экспонат. А ты… ты его пнула?
‒ Неа.
‒ Подножку подставила? Спустила с лестницы?!
‒ Неа.
‒ Да ты… ты… ну как так-то? В драку! И с Вацлавом!
Чувствуя, что Тамару сейчас расплющит от переживаний, я бодро заверяю:
‒ И пальцем его не коснулась. Поверь. Он сам навернулся.
‒ Честно-пречестно?
‒ Ты же сама видела, что он никому претензий не предъявил, а просто пошел отмывать свои булки. Расслабься. Виви доволен.
Наверное. Или точно. Ощущение такое.
Понятия не имею, почему, но его облепленная комками грязи спина отчего-то заверяет меня, что Виви счастлив. И это… хорошо?
Глава 6. Мои кошмары
Превосходящее сегодня
Умиротворяющая тишина. Успокаивающий свет.
Аромат цветов, ласкающий обоняние. Прекрасный сад, раскинувшийся вокруг ‒ в каждом уголке, доступном взору. Словно величественная защита, обещающая безопасность. И лишь солнцу разрешено погостить в пределах этой нерушимой крепости. Скромно и неназойливо, с теплыми бережными касаниями щечек и с веселыми играми неутомимо резвящихся солнечных зайчиков.
Выражение лица Четыреста пятой ‒ отражение безмятежности. Легкая полуулыбка очень идет ей и служит подтверждением того, насколько спокойно она ощущает себя в этом прекрасном месте. Мягкие локоны украшает самодельный венок из цветов, гостящий свет солнца дотрагивается до здоровой кожи ‒ чистой и гладкой, а легкое платье, открывающее вид на обнаженные плечи, награждено честью быть облачением самого доброго и прекрасного во Вселенной создания.
Глаза Четыреста пятой сияют. Личико округлое и пышет здоровьем, а тело крепкое и выносливое, ведь она хорошо и с аппетитом ест лучшую пищу, часто гуляет на свежем воздухе среди пышной зелени и богатства лесов и каждую ночь погружается в идиллию восхитительных сновидений.
Там, где всегда тепло. Там, где всегда безопасно.
И в великолепии сада ‒ в этой замершей в уюте сцене ‒ Четыреста пятая обнимает девочку.
Меня. Лето.
Я облачена в похожее на ее платье. И выгляжу столь же ухожено и умиротворено. На замысловатых плетениях в моих волосах тоже ютится цветочный венок. И мне нравится находиться здесь, в объятиях Четыреста пятой. Тереться щекой о кудрявую пушистость ее длинных локонов, чувствовать ее теплую надежную ладонь на своем плече и тихонечко касаться ее руки, вновь и вновь доказывая себе, что она совсем рядом и никуда не исчезнет.
И точно знаю, что сейчас, в этом насыщенном уютом моменте, больше всего Четыреста пятую делает счастливой осознание того, что я рядом. Под защитой. Жива. Здорова. Сыта. И определено сумею увидеть следующий день. И день за ним. И следующую неделю. И месяц.
Буду расти. Там, где солнце, комфорт и забота…
Эти воображаемые образы восхитительны. Видения слишком чаруют.
Они ‒ мои кошмары.
Я предпочитаю воспринимать эти источающие сияние сцены как самые жуткие кошмары. Тогда становится легче принять истину: они никогда не воплотятся в жизнь.