– Должно быть, ты прямо с пирушки? Голова у тебя отяжелела, поди проспись. Микаэл вспыхнул.
– Я трезв, как никогда! – воскликнул он, выхватывая из бокового кармана вчетверо сложенную бумагу.
Смбат нажал кнопку. Вошел слуга.
– Отнеси письмо на почту.
Слуга взял письмо и удалился.
– Что это за бумажка? – спросил Смбат с прежнимхладнокровием.
– Да, бумажка, клочок бумаги, однако это подлинное завещание нашего отца. Верю твоей честности, на, прочти.
Смбат протянул было руку.
– Впрочем, постой, – засуетился Микаэл и засунул руку в карман, – я ошибся. Марутханян говорит, что в наши времена нельзя доверять никому, даже родному брату. А он-то уж знает людей!
– Младенец! – усмехнулся Смбат. – Неужели у тебя нет другого довода, кроме оружия?
Он взял бумагу, развернул и посмотрел на подпись. – Да, наметанная рука у составителя этой бумажки! – Ты не веришь? – Конечно, нет, но…
Он замолчал на минуту, потирая лоб. Он не верил, но в то же время колебался. Неужели это завещание настоящее? Он посмотрел на дату и смутился: бумага была составлена после той, что хранилась у него. И там и тут одна и та же подпись. Значит, рушатся все его планы. Опять нищета, вдали от родины, под гнетом проклятья?.. Что же это такое, в самом деле? Неужели покойный на смертном одре издевался над ним? Или он пребывал в состоянии умопомрачения, спутав одну бумагу с другой?
Смбат бросил на Микаэла испытующий взгляд, и его помутившийся рассудок мгновенно прояснился. Сгладились морщины на лбу, по губам пробежала горькая улыбка.
– Кто состряпал эту бумажонку? – воскликнул он, ударив рукой по подложному завещанию.
– Сам покойный составил, неужели не ясно?
– Возьми его обратно, изорви и брось в сорный ящик! Ты – жертва гнусной интриги!
– Ха-ха-ха! – ответил деланным, фальшивым смехом Микаэл.
Смбат еще раз сличил поддельную подпись с другими, имевшимися в делах, и задумался. Он понимал, что эта бумага, хоть она и подложная, причинит ему большие неприятности.
– И ты хочешь, чтобы я на основании какой-то бумажки уступил тебе свои, утвержденные законом, права? – спросил он, вставая.
– Иного выхода у тебя нет.
– А если я не соглашусь?
– Тогда я обращусь в суд.
Смбат замолчал, сложил бумагу и положил ее перед братом. Микаэл смотрел на него в упор. Он было подумал, что поступает дурно, но лишь на миг. Не стоило начинать комедию, а раз начал, необходимо довести ее до конца.
– Значит, действовать через суд?
– Действуй, как тебе угодно, – ответил Смбат решительно. – Я это завещание считаю подложным, его со стряпал Марутханян.
Микаэл вздрогнул, как птица в силке, однако тотчас овладев собой, приподнялся.
– Жаль, но придется обратиться в суд, – сказал он.
И, чтобы не подвергать свою выдержку еще более тяжелому испытанию, счел благоразумным ретироваться.
Уставясь в пол, Смбат в раздумье прижал палец к губам. «А если бумага не подложная? Придется обдумать положение. Ему не хочется терять отцовское добро. Да и кто захочет? Пусть родительское богатство накоплено нечистыми руками, можно его очистить, употребить на общую пользу, но снова обеднеть – благодарю покорно…»
Наутро Смбат зашел к Микаэлу и застал у него Исаака Марутханяна. Не трудно догадаться, что могло заставить зятя явиться к шурину в такой ранний час. Смбат догадался также, что зять успел настроить Микаэла против него. Смбат потребовал объяснений. Микаэл повторил то же самое, но более решительно.
– Сегодня же я подам в суд, если не пожелаешь кончить дело миром.
– Подавай, – ответил Смбат, бросив испытующий взгляд на Марутханяна. – Подавайте, вы оба сломаете себе шеи! Фальсификаторы!
– Прошу без оскорблений! – возмутился Марутханян. – На каком основании ты впутываешь меня в это дело и, не получив ответа, прибавил:
– Единственная моя вина в том, что я доверяю Микаэлу больше, чем тебе. Контрзавещание подлинно и неоспоримо. Я, как юрист, в этом уверен.
Настроение Смбата мгновенно упало, но не от страха, а от сознания того, что, если даже выяснится, что контрзавещание подложно, оно все же может наделать много шума.
– Микаэл, – обратился Смбат к брату, стараясь держаться возможно хладнокровней, – не доверяйся этому человеку, он может тебя погубить. Говорю без всякого стеснения, в его же присутствии.
С этими словами Смбат направился в одну из лавок нижнего этажа.
Это была длинная, широкая комната, разделенная деревянной перегородкой. В задней части ютился один из городских приказчиков, а передняя была отведена под контору. Тут стояли: желтый расшатанный шкаф, два ветхих письменных стола, несколько не менее ветхих стульев. Несгораемой кассы не было, на полу лежало промысловое и заводское оборудование: трубы, краны, связки канатов.
За столом, в глубине комнаты, сидел, склонившись над бумагой, худощавый человек лет сорока, с преждевременно поблекшим лицом. Завидев Смбата, он поднялся во весь рост и поздоровался, согнув и без того сутулую спину. На нем был поношенный сероватый сюртук с металлическими пуговицами, блестевшими, точно ордена. Черный засаленный платок, обмотанный вокруг шеи, придавал ему болезненный вид, кончик другого пестрого платка торчал из заднего кармана. Внешность этого человека говорила о том, что он прошел суровую школу жизни.
Смбат присел за стол и подписал несколько бумаг, молча положенных ему сутулым человеком, одновременно исполнявшим обязанности заведующего конторой, приказчика и бухгалтера. Приняв из рук Смбата бумаги, он под подписью хозяина везде проставил и свою: «Бухгалтер Давид Заргарян».
Подписав бумаги, он достал из кармана пачку кредиток и положил ее перед Смбатом со словами: – Поступления от двух магазинов. – Оставьте у себя, сдадите завтра, – сказал Смбат. – Нет уж, получите. Я не могу держать при себе такие деньги ни единого часа.
Видно было, что бухгалтер взволнован. Вся его фигура выражала оскорбленное достоинство.
– Опять случилось что-нибудь? – спросил Смбат, уже успевший изучить характер Заргаряна.
– Господин Смбат, получите деньги и освободите меня от всяких денежных счетов.
Проговорив это, Заргарян принялся большими шагами расхаживать по комнате с таким видом, точно он старался наступить на ускользающего гада.
– Не понимаю, – заметил Смбат, – может быть, я чем-нибудь обидел вас?
– Нет, господин Алимян, вы слишком воспитаны, чтобы обижать таких, как я. Мне просто страшно держать при себе деньги.
– Боитесь потерять?
– Да.
– Но, насколько мне известно вы служите у нас много лет и ни разу еще ничего не теряли.
– Нет, раза два случалось при жизни вашего покойного батюшки.
Смбат почувствовал в словах Заргаряна какой-то особый смысл. В честности бухгалтера он ни на волос не сомневался. Довольно было и того, что его держал семь-восемь лет такой осторожный и недоверчивый человек, как покойный Маркое Алимян.
– Убедительно прошу вас, говорите яснее. Вижу, вы хотите что-то сказать, но не решаетесь.
– Хороша, скажу яснее, раз вы мне разрешаете, – ответил Заргарян и, широко шагнув, остановился перед хозяином. – Ваш брат, господин Смбат, занимается воровством.
– Заргарян! – прервал Смбат возмущенно. – Вы мне разрешили быть откровенным, значит, не должны сердиться. Да, господин Микаэл ворует, и я не в силах ему препятствовать. За эту неделю он трижды брал из конторы деньги, не оставляя никаких расписок. Вот счет: тысяча семьсот рублей.
И он положил перед Смбатом листок. Воровство! Что за чудовищный удар по семейному престижу Алимянов! Об этих деньгах Микаэл ничего не говорил Смбату и, конечно, не собирался говорить. Вот как! Значит, Микаэл, не довольствуясь тем, что получает от матери и от брата, не останавливается перед воровством! Он не щадит даже этого несчастного бухгалтера, подвергая риску его репутацию. Вот до чего дошел Микаэл!