В одно мгновение я стираю улыбку с лица и прочищаю горло.
— У тебя найдется что-нибудь, на чем можно писать?
Улыбка Шона медленно исчезает, превращаясь в странную искорку, мелькающую в глазах, и он возвращается к настройке своей гитары.
— Да… Я попрошу Персика принести тебе что-нибудь через минуту.
Я сажусь подальше на диване, чтобы увеличить расстояние между нами на несколько лишних дюймов, сопротивляясь притяжению, которое он все еще имеет надо мной. Я не ожидала, что оно будет настолько сильным — не после такого долгого времени, не после того, что он сделал со мной.
Это как лучшая и худшая форма ностальгии. Я чувствую себя как подросток. Как будто я впервые почувствовала, как бьется мое сердце.
Все равно что быть влюбленной.
— Персик, — кричит Шон, когда почти заканчивает настраивать свою гитару. — А можно нам бумагу и что-нибудь, чем писать?
Он вытаскивает из кармана гитарный медиатор, и Роуэн убегает от Адама, спрыгивая с табурета с бумагой и карандашом. Она кладет их на кофейный столик передо мной и плюхается на подушку рядом со мной, пока Адам смиренно роется в холодильнике.
— Что вы тут делаете, ребята?
Я забираю бумагу и карандаш, пока Шон отвечает за нас обоих.
— Кит нужно записать музыку.
— Старые песни, — поправляю я, и ясность наконец возвращается в мою затуманенную голову. Мы с Шоном не наедине, а значит, я наконец-то снова могу думать, наконец-то снова могу дышать. — Если я запишу свои партии, выучу их наизусть, так легче запомнить…
— Вот, — перебивает Адам, протягивая мне пиво, прежде чем поставить еще одно на стол для Шона и рухнуть в кресло напротив него.
Хорошо. Шон и я плюс еще два человека. Группа. Я могу иметь дело с группой. Группы — это хорошо.
— О, — отвечает Роуэн, оглядываясь вокруг, как будто она только начала выходить из ступора, вызванного домашним заданием. Ее светлые волосы собраны в беспорядочный пучок, и хотя я не помню, чтобы в последний раз, когда я ее видела, она носила очки, сегодня они сползают с ее носа. — Эй, а где Джоэль? Разве его не было на репетиции?
Адам и Шон объясняют, что он умчался куда-то, как только мы вернулись, но я отключаюсь, зачарованно наблюдая, как пальцы Шона продолжают творить свою магию. Я никогда раньше не восхищалась его руками так близко, поэтому, хотя и знаю, что не должна, теряюсь в том, как они двигаются, как настраивают гитару, как будто это продолжение его собственного тела. Они вкручивают заклинание в колки, возвращая древний инструмент к жизни.
— Ты готова? — спрашивает он, и я тычу кончиком карандаша в бумагу, притворяясь, что очень сосредоточена. На бумаге. Не на его руках. Определенно не на его руках.
Я киваю.
Шон играет достаточно медленно, чтобы я могла следить за его струнами и услышать каждую из них, записывая аккорды, когда он их играет, и, в конце концов, Роуэн и Адам оставляют нас одних в гостиной. Но я слишком отвлечена звуками, доносящимися из прекрасного Фендера, нотами, рожденными тренированными пальцами Шона, чтобы думать.
— Не будешь возражать, если я внесу некоторые изменения? — спрашиваю я, когда мы переходим к песне, которая звучит не так волшебно, как другие.
— Тебе не нравится? — спрашивает он.
— Я бы не сказала, что это плохо… — Я не решаюсь сказать больше, но Шон только улыбается.
— Это Коди написал. Для меня тоже звучит дерьмово. Что ты хочешь изменить?
— Пока не уверена. — Я постукиваю карандашом по губам. В моей голове проносятся ноты, но я не могу выбрать нужную, пока не услышу ее. Мне нужна моя гитара, и я встаю, чтобы взять ее, но не успеваю отойти и на полшага от дивана, как Шон снимает ремень своего Фендера с шеи…
— Ты позволишь мне играть на твоей гитаре?.. — удивленно спрашиваю я.
Его пальцы танцуют на ремне, как будто он не уверен, и они все еще танцуют, когда он кивает.
— Возможно. Я еще не решил.
Я протягиваю руку и осторожно забираю ее у него, пока он не передумал, откидываюсь на спинку дивана и делаю глубокий вдох. Шон смотрит на меня так, словно я баюкаю его первенца, так же трепетно я дорожу его гитарой. Я держу её мягко и осторожно беру свою первую ноту. А потом, с зелеными глазами, прикованными ко мне, закрываю глаза и просто играю. Я позволяю музыке поглотить меня, унести куда-то за пределы квартиры Шона, за пределы самой себя. Я пробую рифф за риффом, подправляя ноты, пока не нахожу что-то, что кажется правильным, что-то, что кажется идеальным.
— Вот, — говорю я, возвращая гитару Шона. Я бросаюсь за своей и говорю ему играть главную партию. Он играет свою партию, я — свою, и вместе мы безупречны. Звук потрясающий, и к тому времени, когда я перестаю играть, на моем лице появляется улыбка от уха до уха.