— Он должен знать, Кит.
Но он никогда не узнает.
— И ты заслуживаешь извинений.
И в ту ночь, когда лежу в своей постели под тяжелым одеялом, я не жду извинений. Вместо этого пишу Шону, говорю, что я дома, и отвечаю на звонок, когда он звонит через две секунды.
На самом деле, я отвечаю через десять секунд, потому что мне требуется немного времени, чтобы перестать улыбаться, прикусывая губу, и чувствовать, что начну хихикать, как только услышу его голос.
— Алло?
— Ты сейчас дома?
Три слова, и эта смешливая улыбка снова появляется на моем лице. Я убираю телефон подальше, пока не могу взять себя в руки, а потом отвечаю:
— Да, я в постели.
— О…
Черт… это переводится как «Я не хочу, чтобы ты приходил»? Потому что это определенно не то, что я имела в виду. Я имела в виду: «Да! Я уже дома! Приходи ко мне! Останься! Мы можем заняться… чем-нибудь!»
Боже. Как будто я никогда раньше не разговаривала с чертовым парнем.
— Так что же случилось у твоих родителей? — спрашивает Шон, прерывая мой спазматический внутренний монолог.
Я шумно выдыхаю и отвечаю:
— Ты не хочешь об этом слышать. Поверь мне.
— Если бы не хотел, то не спрашивал бы.
Мягкий жар разливается под моими щеками, впитываясь в кончики пальцев, которые я прижимаю к ним.
— А что, если я просто не хочу об этом говорить?
— Тогда можно я тебе кое-что сыграю?
Я убираю кончики пальцев, когда этот мягкий жар превращается в огонь.
— На твоей гитаре?
— Нет, на моей губной гармошке.
Я слишком нервничаю, чтобы придумать умный ответ на его поддразнивание.
— По телефону?
— Да. Я хотел бы прийти завтра, если ты не против, но весь день ждал, когда ты послушаешь песню, над которой работал.
Та улыбка, которую я подарила тьме раньше, возвращается в полную силу, и я проглатываю еще один глупый смешок.
— Конечно. Играй.
А потом Шон это играет. Он играет на гитаре только для меня, и я закрываю глаза и позволяю себе мечтать.
Я мечтаю о том, что эта песня для меня, что ночь моя, что Шон мой.
— Ну и что ты думаешь? — спрашивает он, когда заканчивает. — Тебе понравилась?
И с этой мечтательной улыбкой на моем лице и его песней в сердце, я отвечаю ему.
— Нет, — говорю я. — Я влюбилась.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В течение следующих двух недель мои утренние часы обычно заполнены «Старбаксом» и Лэти, а послеобеденные репетициями или джем-сейшн, наигрыванием музыки или написанием музыки. Большинство песен, которые я записала в тот день в квартире Шона, все равно меняются — старые партии гитариста заменяются новыми, которые я пишу сама. Ребятам нравится свежее звучание, который я добавляю их звуку, а мне нравится, что новшества им по вкусу. Мы прекрасно развиваемся вместе, и все проходит очень легко. Майк всегда прикрывает мне спину, Адам заставляет смеяться, Джоэль развлекает своими банальными шутками, а Шон…
Шон — это единственная часть, которая не так проста.
Время, проведенное с ним наедине, очень трудное. Я стараюсь держаться профессионально; он понятия не имеет, что мне приходится так сильно стараться, и всегда чувствую облегчение, как только он покидает мою квартиру. Переписываясь с ним и слыша, как мой телефон звонит в ответ, я становлюсь зависимой, мое сердце замирает, и Шон подбирается к месту, которое я поклялась оберегать.
Иногда мы встречаемся у него дома. Порой вся группа репетирует у Майка, но больше всего я жду тех моментов, когда мы с Шоном сидим на крыше у окна моей спальни.
— Слышишь? — спрашивает он, дергая Е-струну моей гитары.
Этот звук продолжает ветерок, дующий в мои волосы, и Шон улыбается, когда я пытаюсь откинуть их.
Прошло уже несколько недель с нашей первой репетиции, но погода в конце мая все еще не поняла, что уже почти лето, и хотя холод требует, чтобы я заползла обратно в окно, чтобы надеть носки и ботинки, я не двигаюсь с места. Вместо этого прижимаю пальцы ног к крыше и говорю Шону:
— Все ещё не то.
Ледяная черепица, прижатая к подошвам моих ног, помогает мне удержаться на земле, напоминая, что я не во сне, напоминая, что я позвонила Шону, и он перезвонил мне — шесть лет спустя, но он позвонил. И вот теперь он сидит рядом со мной за окном моей спальни, чувствуя себя совершенно комфортно с моей гитарой на коленях.
Он натягивает другую струну и снова дергает.
— А теперь?
— Отлично, — говорю я с легкой улыбкой. Скрещиваю ноги и кладу замерзшие ступни на колени, обхватывая руками эти сосульки, чтобы согреть их. — Кто научил тебя играть?