Я поворачиваюсь к девушке и срываю с нее одеяло. Она свернулась калачиком, не снимая блестящих серебряных туфель, и я тыкаю ее в плечо кончиком пальца, а потом вытираю его о джинсы.
— Эй.
Она стонет во сне и поворачивает свой розовый рот к моей подушке.
— Эй, ты, — говорю я, — вставай.
Я снова тыкаю ее, на этот раз сильнее.
Она начинает храпеть, и Шон сдерживает смех, удобно устроившись позади меня.
— Она выпила полбутылки, — говорит он. — Так что еще не скоро проснется.
Я оборачиваюсь и сердито смотрю на него.
— Тогда вставай.
— Зачем?
— Затем, что я забираю твою кровать.
Он небрежно переворачивает страницу книги, которую читает.
— Я так не думаю.
Адам и Джоэль появляются в дверях, Адам потирает локоть, как будто он чуть не сломал его вместо головы, когда спускался с крыши автобуса.
— Из-за чего вы двое ссоритесь? — спрашивает он.
— Из-за неё. — Я обвиняюще тычу пальцем в девку на моей кровати, и Джоэль поднимает бровь.
— Почему она в твоей постели?
— Потому что Шон — засранец!
Шон хихикает, не делая ничего, чтобы стереть растерянное выражение с лиц Адама и Джоэля.
— Где ты собираешься спать? — спрашивает Джоэль меня, и я снова поворачиваюсь к Шону.
— Вставай.
— Нет.
— Шон, я не играю в игры.
— Тогда тебе вообще не следовало начинать эту игру.
Не знаю, что на меня находит, но выхватываю его книгу, и он хватает ее обратно, а потом я хватаю его за руки и тяну. Майк хватает меня за талию, прежде чем я успеваю вырвать руки Шона, и тащит на среднюю койку с другой стороны.
— Возьми мою, ради бога.
Он срывает одеяла с потерявшей сознание цыпочки на моей кровати и тащит их к диванам в передней части.
— А теперь все заткнитесь. Я иду спать. — Я пытаюсь выпрыгнуть из кровати и остановить его, но он кричит на меня, не останавливаясь и не оборачиваясь: — Ложись спать, Кит!
Я замираю, свесив одну ногу с матраса, и смотрю, как он закрывает за собой занавеску, отпрянув назад, когда Джоэль чуть не бьет меня коленями в лицо, чтобы забраться на койку надо мной. Адам тоже забирается на верхнюю койку, и я смотрю на ухмылку, все еще застывшую на глупом лице Шона, когда возвращаюсь на место.
— Ты понимаешь, что это означает войну.
— Твое лицо означает войну, — парирует Шон, крадя мое утреннее оскорбление.
— О-о-о, — хором смеются Джоэль и Адам.
— Они объявили войну, — добавляет Адам с глубоким южным выговором.
Шон поднимает средний палец достаточно высоко, чтобы они могли видеть, и оба идиота наверху начинают смеяться.
— Какую часть из ЗАТКНИТЕСЬ вы, ублюдки, не поняли? — кричит Майк из передней части автобуса, заставляя остальных троих хихикать так по-детски, что я тоже почти смеюсь.
Почти. Вместо этого, слишком уставшая и раздраженная, чтобы вылезти из постели, я забираюсь под одеяло, снимаю джинсы, засовываю их в угол койки и отворачиваюсь от Шона. Если он хочет войны, я дам ему войну. Завтра утром я собираюсь заменить сахар для его кофе солью, или сжечь все боксеры, которые у него есть, или…
Я засыпаю, думая о тысяче способов расплаты, а потом просыпаюсь от того, что демоны ада пытаются вырваться из пасти Джоэля. Или, по крайней мере, так это звучит. Как будто его душу тащат в девятый круг ада, а тело едва цепляется за жизнь. Со средней койки Майка я переворачиваюсь и смотрю на Шона. Он все еще не спит, по-прежнему читает, и в темноте, сомневаюсь, что он может догадаться, что я не сплю. Я потихоньку тянусь за джинсами и вытаскиваю из кармана пару украденных затычек для ушей.
В полной тишине я быстро засыпаю, но не успеваю проспать достаточно долго, как кто-то толкает меня в стену. Снаружи все еще темно, и бескомпромиссные пальцы продолжают толкать и просто умоляют, чтобы их сломали.
Я хмурюсь, даже не оборачиваясь, мои глаза сухие от того, что я не смыла макияж перед сном.
— Где мои затычки для ушей? — рычит Шон голосом, который едва доходит до моих барабанных перепонок.
Я вытаскиваю одну из его затычек из уха, просто чтобы разозлить его, сохраняя смущенное и раздраженное выражение на моем лице, даже несмотря на то, что делаю все возможное, чтобы не улыбнуться или не начать смеяться. Сегодня днем я стащила у него из сумки затычки для ушей. Задолго до фанаток, текилы или храпа, и теперь только рада, что он сделал что-то, чтобы заслужить это.
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
— Где ты их взяла? — Он тянет мои пальцы ближе к своему лицу, а затем свирепо смотрит на меня.