– Кажется, господин Алимян слишком поглощен своей визави, – заметила она смеясь.
Визави оказалась одной из хористок, на которую Смбат до этого ни разу не взглянул.
«Будущий Барнай» порядком уже подвыпил и со слезами посвящал сидевшего рядом офицера в душевные муки служителей искусства. Напились также Мелкон и Мовсес. Папаша, улучив удобный момент, взял стул и подсел к певице. Поднялся общий хохот.
– Тронулся Папаша! Папаша теряет над собой власть! – раздалось отовсюду.
Певица, уже слышавшая о богатстве бывшего повара, одарила его очаровательной улыбкой.
Гриша что-то шепнул примадонне, подливая ей шампанского.
– Господа! – воскликнула певица, поднимая бокал. – Там, где веселье, нет места раздорам.
– Внимание, внимание! Сама богиня вещает, – раздался голос Гриши.
– Я пью за здоровье Микаэла Марковича и Мелкона Амбарцумовича и прошу их поцеловаться в знак примирения.
– Целоваться, обязательно целоваться, ура! – слышались дружные возгласы.
Часть гостей окружила Микаэла, другая – Мелкона; подталкивая друг к другу, их заставили поцеловаться. Примирение воодушевило всех. Теперь уже можно было продолжать пиршество без всякого стеснения. Смбат возмущенно наблюдал сцену примирения. Значит, в этом кругу слово не имеет цены. Неужели чувство чести незнакомо этим людям до того, что они способны обниматься через час после нанесенных друг другу тяжких оскорблений?
Микаэл также терял самообладание – актриса обворожила его своими недвусмысленными улыбками и обольстительным голосом. Время от времени он осторожно пожимал локоть соседки, не встречая заметного сопротивления.
– Когда ваш бенефис? – спросил он, наконец.
– В ближайшее воскресенье.
– Могу я надеяться, что в этот день вы пообедаете со мной?
– С удовольствием.
– И поужинаете?
– Этого обещать не могу. Все зависит от публики. Быть может, меня пригласят со всей труппой.
– Вы разрешите мне теперь же исполнить один приятный долг?
– Что вы хотите этим сказать?
– Вот что! – ответил Микаэл и, сняв брильянтовое кольцо, попросил у певицы разрешения надеть его на палец.
Красотка взглянула на искрящийся брильянт и прикинулась смущенной.
Нет, нет, подношения она обычно принимает в храме искусства. Но, ах, какой чудесный камень, какая отделка! О нет, она не примет! Что скажет Смбат Маркович?
– Посмотрите, как он глядит на нас…
Самолюбие Микаэла было задето. Ведь он человек самостоятельный, и брат не имеет никакой власти над ним. Он нарочно, в кругу товарищей, подносит ей кольцо, чтобы доказать свою полную независимость. Друзьям он уже сообщил о контрзавещании. Было решено завтра же в последний раз предложить Смбату добровольно признать законность этого завещания, иначе дело поступит в суд.
– Помогите мне, Гриша, – обратился Микаэл к товарищу.
– Простите, Елена Анастасьевна, – сказал Гриша, пытаясь надеть кольцо на указательный пальчик певицы. – Мы – грубые кавказцы. Когда слово не действует, прибегаем к силе…
– Скажите лучше: рыцари без страха и упрека. Можно ли обижаться на вас? – ответила певица, протягивая палец. – Какие у вас изящные руки – прелесть! – прошептала она, лаская пальцы Микаэла.
Этой легкой лаской дива наградила Микаэла за ценный подарок.
– О чем вы там шепчетесь? – раздалось со всех сторон.
– Да ничего, – засмеялась певица, – я слегка порезала палец, и Микаэл Маркович перевязал его.
И, подняв руку, она как бы нечаянно похвастала подарком. Ей хотелось вызвать зависть у других, но не удалось. Кое-кто усмехнулся легкомыслию Микаэла: стоило ли до бенефиса делать такой богатый подарок? Это мещанское тщеславие.
Смбату стало стыдно за брата, но он сдержался.
Все уже были пьяны, кроме грека и евреев. Поляк незаметно скрылся. От табачного дыма и чада трудно было дышать.
– Как жарко! – заметила певица, готовясь встать.
Дело в том, что румяна на ее лице таяли, а пудра осыпалась, и ей приходилось то и дело пудриться.
– Да, жарко, – повторил Мовсес, собираясь скинуть пиджак, но ему помешали.
– Дайте спичек, – крикнул Мелкон, не сумевший побороть зависть к Микаэлу. – Небольшой фейерверк в честь богини искусства…
Он сплел из нескольких кредиток подобие венка, намочил их бенедиктином и положил на тарелку; в середине венка он поместил фотографию певицы. Спичка вспыхнула, и кредитки загорелись, освещая портрет дивы радужным пламенем. Эффект был полный. Раздались рукоплескания, грянула музыка. Под фотографией уцелели несколько сторублевок. Мелкон поднес этот венок «Богине искусства».
– Дико, но оригинально! – восхитилась певица, громко смеясь и пряча кредитки в ридикюль.
Хористки жадно следили за этим зрелищем, завидуя примадонне. Вдруг они пискливо затянули какой-то дуэт.
Папаша бросил им в бокалы по паре золотых и украдкой поцеловал в шею одну из девушек.
– Браво, Папаша! Брависсимо! – воскликнула певица, от зоркого ока которой ничто не ускользало.