Я фыркаю в свой напиток от щекочущих пузырьков с газом. Если бы только Рио знал, о чём они говорят. На меня, конечно, тоже западают, но оно не идёт ни в какое сравнение с тем, с чем Рио приходится иметь дело каждый день. Чем больше я общаюсь с ним, тем больше понимаю, что его красота — не преувеличение.
Девушка за стойкой нервно смотрит на меня.
— Будете заказывать что-то ещё? — спрашивает она по-английски.
Я отвечаю на испанском.
— Нет, спасибо, но если вы хотите, то мы можем сесть так, чтобы вы могли получше его рассматривать.
— А это твой, э, парень?
— А, нет. Он друг. Но ведь нет же ничего плохого в том, чтобы смотреть на друзей, так?
Она ухмыляется мне и кивает.
— Приходите к нам ещё, — говорит она на английском и задерживается глазами на Рио. Всё это время он внимательно смотрит через переднее окно.
— Эй, я забыл свой блокнот в музее. Может, тогда и поедим там? Или устроим пикник.
— Конечно. — Я прихватываю приборы и стреляю извиняющейся улыбкой на девушку за стойкой, пока мы выходим на тёплый, влажный из-за океана, почти вечерний воздух.
— Ты говоришь по-испански? — Рио придерживает для меня дверь, пока я забираюсь в его пикап, и он передаёт мне еду.
— А, да. У меня очень разностороннее обучение.
— Хммм. — Он закрывает дверь и залезает в машину с другой стороны.
У меня появляется неприятное предчувствие.
— А ты говоришь по-испански?
— Я говорю по-гречески, по-английски, по-арабски и немного на языке девушек.
От облегчения я откидываю голову на сиденье, еда ощущается слишком горячей на моих бёдрах. Потом я понимаю, что он так и не ответил на мой вопрос.
— Hablas español? — Спрашиваю я, взглядывая на него.
Он ухмыляется, но ничего не говорит.
— Иди ты! — Как он может знать так много языков? По всей видимости, не стоит верить разговорам про американскую систему образования. Они серьёзно подходят к своей работе.
— Эй, не моя вина, что вы вечно обсуждаете меня на языке, который, как вы полагаете, я не знаю. И полагать так довольно неуместно, учитывая, что здесь почти каждый хотя бы мало-мальски, но говорит по-испански.
— Так ты же сам поощряешь девушек полагаться на это!
— Я не хотел вгонять кассиршу в краску. Плюс, теперь я знаю, что тебя не смущает тот факт, что я наслаждаюсь, когда смотрю на тебя.
— Я… ты не… я этого не говорила.
— Тогда цитирую: «Но ведь нет же ничего плохого в том, чтобы смотреть на друзей».
Не покраснею. Не покраснею. Не покраснею.
— Я могу участвовать в клинической оценке физических особенностей. Я же могу признавать привлекательность человека, не увлекаясь им.
— Что плохого в том, чтобы увлекаться кем-то? Это естественное явление.
— Да, и рак тоже естественное явление, и мы всеми силами стараемся побороть его.
— Ты сравниваешь любовь с раком. Это неправильно.
— Вообще-то, мы говорим об увлечении. И ты подтверждаешь мою точку зрения о том, что надо избегать увлечения, потому что оно тут же приводит к влюблённости. Но да, рак — неплохая аналогия любви. Что-то, что растёт внутри нас вопреки нашим желаниям и без нашего согласия, медленно и верно завладевает жизненными органами, пока не убивает. Всё совпадает. — Я улыбаюсь от удовлетворения.
— Так, всё, — говорит Рио, нахмуриваясь. Глубокая складка образовывается между его бровей. — Это не смешно.
Это повергает меня в шок. Я так много грязи вылила на Рио, особенно за последние несколько бессонных дней, пока мы так тесно работали. Обычно он смеётся. О, нет! Нет-нет!
— Прости меня. Ты потерял кого-то из-за рака? Прости мою бестактность.
— Нет, дело не в этом. Это просто… нельзя так относиться к любви. Я серьёзно.
Я пожимаю плечами, между лопатками, глубоко в душе, начинает зудеть.
— От неё боль даже сильнее, — говорю я, наконец, когда мы вылезаем из пикапа, потому что только это я могу честно заявлять Рио, прямо сейчас и здесь, насчёт любви. Если бы я не любила родителей, что уж говорить, я поклонялась им, то правда о том, что они лишь использовали меня, не стала бы для меня таким страшным ударом.
Мы останавливаемся рядом с моим любимым деревом под пешеходным мостом, и Рио забирается под ступеньки в корни. Я следую за ним, и мы открываем нашу еду, ни слова не говоря.
Кроме… о, глупые Боги, почему вы не выбрали эту часть мира в качестве своих маленьких грустных резиденций? Потому что Карни Эсада Фрайс, вне сомнений, самая вкусная и отвратительная пища за всю мою жизнь. Я сгребаю её в свой рот. Сметана с гуакамоле, свежий соус пико-де-гальо, мягкая картошка, плавленый сыр, нежное мясо. Каждый кусочек подобен раскрытию тайны того, насколько идеально могут сочетаться эти ингредиенты.