Вдруг кружевная ткань занавесок пошла рябью от порыва ветра. Или чьего-то прикосновения. Наблюдать за испуганным до посинения лицом Ньюта было почти физически приятно. Мужчина без сил упал на пол с выпученными от животного страха глазами.
- Что происходит? – закричал он, срываясь на визг. – Люциус, прекращай свои дурацкие выходки!
— Это не я, - улыбнулся я, невинно разводя руками. – Ты же сам видишь, все это время я стоял на одном месте. Не шевелясь. Как мне, обычному человеку, под силу учинить подобное?
— Это все твоя игра с дьявольщиной! – возопил он, доводя своим поведением до смеха демоницу. – Возомнил себя непонятно кем, яшкается с кем попало, по углам шепчется! Бес во плоти! И мамаша твоя была такая же.
- Не смей поминать мамино имя попусту! – напомнил я, сжимая кулаки, готовый до последнего защищать честь уже почившего человека.
- А что, правда глаза режет? – ядовито усмехнулся Ньют, все еще лежа на полу.
- Дорогой, хватит нести всякую околесицу. Ты не в себе, - попыталась образумить непутевого Катрин и поднять с пола, но тот ее грубо оттолкнул. И если бы я не успел поймать, она бы со всей силы упала на пол. – Ты же знаешь, о мертвых либо хорошо, либо ничего.
- Алеста, будь проклято ее имя, все богом грезила. Молилась ему непрестанно, в церкви ходила, по храмам всевозможным моталась. Ребеночка второго выпрашивала! А сколько я ее трахал, ничего не получилось! Нас к вере пыталась приобщить. Да только вот это все – чушь ваша собачья! Никакого бога не существует!
- А дьявол, то есть, существует? – поддел я его. Тот на мгновение заткнулся, а затем осклабился.
- Подловить меня хочешь? Нет никакого дьявола тоже! Все это выдумки и происки тех, кому по жизни заняться нечем! А если даже и есть что-то, то вот ты как раз этим и являешься, Люциус! Грязной нечистью, сыном праведной змеи, которую я пригрел двадцать лет назад на своей груди!
Казалось, даже Дабрия была шокирована неожиданным поворотом дел. Когда мне уже наконец казалось, что отец не может сделать хуже, у него неожиданно открывался словесный понос, коим он все глубже и глубже втаптывал себя в пучину хаоса и противоречий. И ненависти ко всему окружающему.
Я стоял над Ньютом и в исступлении сжимал и разжимал кулаки, не решаясь, поддать тому парочку тумаков или уж воздержаться от марания рук о такую грязную тварь, которая так или иначе являлась моим отцом. Душевные терзания прервала демоница, которая схватила меня за руку и тихим, но твердым голосом произнесла:
- Он поплатится за свои слова. Обещаю.
Я безразлично махнул рукой и подался в свою комнату, бросив напоследок.
- Ты умер в моих глазах навсегда. Обещаю, скоро ноги моей в этом доме не будет, вот увидишь.
Ответом мне стал полоумный смех.
Глава 22
Наступил последний месяц осени.
С самого утра на улице вьюжило, заметая крупными хлопьями снега уже порядком надоевшие слякоть и грязь. Пришибленные влагой листья наконец больше не кружили в воздухе, раздражая своим плавным пикированием с высоты и налипанием на стекла.
Я спал на балконе, свернувшись в кресле, кое-как примостившись даже несмотря на свой внушительный рост. В комнату возвращаться пока не хотелось: я желал насладиться хотя бы чем-то, что еще помнило мамин запах, что еще трепетно хранило ее присутствие.
Все, что вчера услышал от отца, не стало для меня новостью мирового масштаба. В последние пару лет он и не скрывал свое плохое отношение к нам. Но меня удивляло не это. Боль, резко прошившая сердце, когда он клялся в ненависти, также быстро испарилась, оставив после себя лишь пустоту. Не отчаяние, не ответную ненависть. Пустоту. И это было самое страшное. Как будто я уже окончательно с этим смирился.
Я усмехнулся невеселым мыслям и наконец сладко потянулся, вытягивая затекшие конечности. Где сейчас Дабрия, понятия не имел. Либо тусила где-то в доме, либо, что вполне закономерно, пошла по очередному приказу Люцифера. Проживание в доме со мной не освобождало ее от исполнения обязанностей. И я это прекрасно понимал.
Потянувшись, глубоко вдохнул и тяжело выдохнул. Вот так я и остался один. Старые друзья наверняка давно послали меня всерьез и надолго, и их я тоже прекрасно понимал. Нельзя называть другом того, кто погряз в семейных проблемах и сам отказался от дружбы. Эшли слился из-за какой-то глупости. Отец прямо в лицо сказал, что терпеть мое присутствие в доме не может, а Катрин… Ну, кто она мне? Нет никто, просто женщина, живущая с Ньютом и беременная от него. Мне она кем-то стать просто не успеет.
Оставалась Дабрия, но и ее нельзя в полной мере назвать другом. Несмотря на видимое и непреодолимое притяжение с обеих сторон, я просто не был в состоянии забыть, что именно она сдала меня дьяволу, а сейчас просто старалась загладить вину всеми возможными способами, не в состоянии что-то изменить. Я же попутно испытывал отнюдь не дружеские чувства, хотя имел полное право злиться на нее.