Что ж, сегодня понедельник, а значит, отца до вечера не будет. Я встал и, выходя из комнаты, мельком бросил взгляд на бежевые прикроватные часы, показывавшие половину девятого. Сердце сжала болезненная судорога. Боль от смерти мамы, в последнее время поутихшая и превратившаяся в тупую и лишь время от времени ноющую, вспыхнула, словно костер, в который подкинули сухих дров. Ноги предательски подкосились, и я едва успел схватиться за дверной косяк. Перед глазами проносились картины, одна за другой. Как мама рассказывала мне сказки перед сном, ласково поглаживая волосы и пропуская по-детски светлые прядки сквозь свои тонкие пальцы. Как каждый день провожала в школу, пока я был недостаточно взрослым, чтобы ходить самому. Как успокаивала, когда у меня случалась очередная подростковая "несчастная любовь". Как мы вместе выбирали этот чертов будильник, обходя все возможные хозяйственные магазины!
Я зарычал, словно раненый зверь, бросаясь на ненавистный предмет интерьера и намереваясь расколоть его на мелкие кусочки. Но какая-то высшая сила не позволила мне это сделать. Пальцы пронеслись в считанных миллиметрах от будильника и схватили пустой воздух. Я упал на колени, не в силах более сдерживаться. Гнетущее чувство внутри, которое старательно пытался обуздать последние дни, словно прорванная плотина, хлынуло наружу. По щекам пролегли плотные дорожки, слезы крупными каплями падали на пол, оставляя после себя на дощатом полу темные кружочки. Я изо всех сил ударил по полу, заходясь в немом крике.
Сука, я никому в этом мире не нужен! Мать спаслась от мужа-тирана на том свете, бросив меня на произвол судьбы! Последний, казалось бы, близкий человек, оставшийся в этом никчемном мире, практически каждый день, все больше и больше морально уничтожает, выдавая такие слова, от которых у любого, наверное, мурашки пойдут от ужаса. А я терпел, стоически перенося уже порядком надоевшие вспышки гнева.
До окончания срока оставалось двадцать дней. Раньше установленное время казалось мне каплей в море, чуть ли не целой жизнью, раскинувшейся впереди огромным и беспечным озером. Но теперь все изменилось. Оставшийся промежуток виделся бесконечным потоком очередных издевательств и саморазрушения. И продолжаться больше это не могло. Я устал. От унижений, боли, отчаяния. От всего, что происходило в моей жизни.
- Люц, что случилось? – раздался голос над ухом, но я лишь дернулся в сторону. Тогда Дабрия начала трясти меня за плечи, пытаясь привести в чувство. Только я не реагировал на ее призывы, лишь обессиленно упал на пол, сжавшись в позу эмбриона и закрыв лицо руками. Спрятав слезы. Я почувствовал, что девушка села рядом, на руку легла легкая ладонь, невесомо ее сжавшая. – Люц, приходи в себя. Хватит.
- Уходи, - чуть слышно прошептал я. Рука сжалась крепче, выводя из сковавшего оцепенения.
- Что? – переспросила демоница севшим голосом.
- Прочь! – прокричал я, сбрасывая ее ладонь с себя. – Или ты вдруг стала плохо слышать? Оставьте все меня в покое! Хотя бы на один день!
Девушка дернулась, как от пощечины, но снова попыталась образумить.
- Ты не в себе, - ласково произнесла она, касаясь пальцами чуть отросшей щетины и нежно проводя по ней заостренными на манер когтей ногтями. – Тебе нужно успокоиться.
Я громко засмеялся. То безумие, что, по-видимому, в свое время охватило отца, наконец добралось до меня. Я долго пытался унять его, подавить противное начало в себе, не желая уподобляться Ньюту, но гнев оказался сильнее, наконец вырвавшись наружу, и полностью захватил тело и душу. Сжег все мосты, сделав бесчувственной тварью. Я катался по полу и оглушительно громко смеялся, методично доводя ничего не понимавшую демоницу до лампочки. Но сейчас мне ни до чего и ни до кого не было дела. Я просто хотел смеяться. Хотел открыть клапан и выбросить накопившийся негатив, словно пар.
Ну и что, что я пугал ее таким поведением? Она сама сдала меня своему любимому хозяину и довела до подобного исступления. Если бы не эта чертова демоница, все бы было хорошо!
Но Дабрия не спешила уходить. Наоборот, она осталась рядом, терпеливо ожидая, когда моя неожиданно начавшаяся истерия сойдет на нет. Но чувства хотели найти выход, а я желал избавления. Потому плакал, пытаясь избавиться от навязчивого образа будильника, отпечатавшегося на веках, а девушка сидела рядом, невольно становясь молчаливым свидетелем.