Я прильнул к буссоли, наблюдая за аргонавтами. Они спускались все ниже и ниже, возглавляемые бодрым начблоком, и смотреть за ними мне надоело. Я отодвинулся от окуляра, и невооруженным взглядом рассмотреть их уже толком не смог.
Ладно. Я сходил за книгой, непонятно каким чудом оказавшейся у нас на блоке, и похищенной мною из палатки Сэма. Единственной мерзостью было то, что книжка называлась «Фауст». Еще со школы я не переваривал этого названия. Но что поделаешь? Зато она была толстая. Я читал ее и плакал оттого, что мне приходится это читать.
Пока эта сволочь Фауст развлекался с Еленой Прекрасной, облако тумана накрыло наши позиции.
Я спросил у радиста, не слышно ли чего.
— В туман попали, — радостно сообщил мне он. — Стоят, не знают куда идти.
— Зачем стоят? Пусть сидят, отдыхают. Эти облака скоро пройдут.
— Да они и сидят, не рыпаются.
Как я и думал, спустя минут двадцать туман ушел, панорама очистилась, и я снова воспользовался буссолью.
— Просят сообщить, где коровы, — крикнул мне радист.
— А где они сами?
— У кошары номер один.
Я навел объектив на ориентир. Действительно, вроде кто-то есть. Ладно. Начал искать стадо. В течении пяти минут внимательно, от себя вдаль, справа — налево, осматривал всю лежащую передо мной долину. Ничего похожего на коров не было.
— Нету стада, ушло, — крикнул я солдату, а он передал мои слова Лебедеву.
— Говорят, не может быть, — радист повернулся ко мне, саркастически хмыкнув.
— Хорошо, я посмотрю еще раз.
Но и повторный обзор мне ничего не дал. Не было просто никаких коров и все. Обломался капитан Лебедев. Пусть теперь отчет пишет о прочесывании местности. Стоп. Мама мия! Он же ведь за коровами пошел наверняка втихаря. Ну не Дагестанову же Лебедев будет докладывать! Это смешно. И если эту банду с третьего блока разглядят, то жахнут так, что мало никому не покажется.
— Э, радиомаэстро, ты передай капитану, что их с третьего блока могут разглядеть, и жахнуть.
Мои слова, видимо, дошли, потому что как-то резко они поднялись, и задвигались в обратном направлении.
Им здорово повезло, потому что появилось новое облако, и скрыло всех «охотников за бизонами» в себе. Двигались они, наверное, резво, но идти вниз и идти вверх — это две большие разницы. Поэтому появились они не скоро. Этого я ожидал. Но они пришли все-таки не одни. Они привели корову!
— Где вы ее взяли? — спросил я у Косача.
Он вполне удовлетворился моим ошарашенным видом. Хотел соврать, но не соврал.
— Наткнулись случайно в тумане. Хижев уцепил ее за рога, а мы веревки накинули. Вот и все.
— Спасибо за правду, Леня, — я потряс ему руку.
— Только не кому не говори, что я тебе правду сказал, — заговорщицки прошептал Косач, — для замполита это позор. Не простят. С должности снимут, звания лишат.
— Ладно — ладно, — успокоил я его. — Никому не скажу. Ну а что с коровой? Когда на шашлык приходить?
— Не будет шашлыка, — мрачно ответил Косач.
Что ж, этого можно было ожидать. Корова, типа, маленькая, самим не хватит… «За что боролись»? Пойдите, и сами себе застрелите. И так далее…
Но, как ни странно, дело было вовсе и не в этом. Оказывается, Лебедев, как человек исключительно «хозяйственный», решил, что мертвая корова приносит намного меньше пользы, чем живая. И мертвая, в виде мяса, она разойдется по широкому кругу участников пиршества, иначе нельзя. Иначе мясо просто пропадет. Короче, удовольствие на один раз и на один день. А вот если ее доить, оставив в живых, то…
Перспективы блестящие. Ну начнем с того, что кормов под ногами завались. Вот ее и оставили под обрывом, привязав к колышку. Пусть пасется. Значит, с кормежкой проблем нет. Во-вторых, молоко будут употреблять исключительно члены Политбюро: Косач и Лебедев. Ну, еще Маркелову придется дать: попробуй, не дай! Чревато, однако!.. В-третьих, поступление молока регулярно. В общем, живи и радуйся.
Когда Косач ушел, я подозвал Папена.
— Слушай, Папен, ты коров доить умеешь?
Женя демонстрировал свою застывшую оптимистичную улыбку. Мне иногда казалось, что если он умрет, то эта улыбка так и останется на нем даже в гробу, или в чем его там придется хоронить. Но это так — лирика.
Папен утвердительно кивнул.
— А где Лебедев оставил скотину под обрывом, знаешь?
— Да, я видел.
— Ну так вот, друг Папен. Завтра утром надо опередить штатного доильщика, ну которого начблок пошлет, и выдоить коровку самим. Понял?
Мертвый оскал Папена стал похожим на человеческую эмоцию. Он жизнерадостно закивал своей лохматой немытой головой.
— Найди какую-нибудь тару только.
— Хочешь прикол услышать, — спросил меня Вася.
— Да, хочу. А что за прикол-то? — услышать такое от Раца было невероятно трудно.
— Вожди Атлантиды со второго блока обменяли три ОЗК на трех баранов.
— И что, уже начинать смеяться?
— Да, блин, слушай… Они баранов разделали, а есть не стали.
Признаться, я ничего не понимал. Вася корчился от смеха, а я стоял столбом. Умри, но не мог понять, в чем прикол. Где смеяться? Лебедев корову вот тоже поймал, и есть не стал. Правда и разделывать тоже… Но глядя на командира, меня тоже начал разбирать истерический смех.
— Они решили мясо засушить, — продолжил-таки Вася.
— Ну и…, - вот тут я уже напрягся.
— И оно у них пропало! Все три туши!
Вот теперь мы ржали вместе. Сгибались пополам, вытирали слезы, икали, но смеялись, не переставая.
— Бандера мяса наелся! — хрипел я.
— Хакимов — великий сушильщик мяса! — корчился в судорогах Вася.
Но постепенно мы успокоились.
— А Сэм в курсе? — спросил я.
— Еще нет.
— Пошли расскажем?
— Ха-ха-ха! — нас снова пробило.
Черт! Хорошо понимать друг друга с полуслова.
Вечером того же дня у капитана Лебедева начались неприятности.
Вдруг откуда не возьмись, по рации на нашего доблестного начальника вышел сам Дагестанов, и с порога потребовал вернуть корову хозяину.
Капитан «включил дурака»:
— Какую корову?
— Товарищ капитан, не е. те мне мозги. Прекрасно знаете — какую. Верните животное хозяину, и замнем вопрос.
Лебедев посмотрел на Косача:
— Хорошо корову спрятали?
— Да, нормально. Никто не найдет — сто пудов даю.
Начблока еще раз внимательно окинул замполита взглядом, и бодро ответил майору:
— Мои никто за коровами не ходили.
Дагестанов начал терять терпение:
— Вашу мародерскую экспедицию видели с третьего блока.
Косач состроил страшную морду — «У-у, предатели!».
— Это не наши. Наверное, противник. Я прикажу усилить бдительность.
— Ну, Лебедев, ты у меня допрыгаешься. Я сейчас сам приеду, и если скотину найду, у тебя будут неприятности.
Связь прервалась. Капитан склонил голову и задумался.
— Ну что, комиссар, — наконец спросил он у Косача, — будем отдавать скотинку, или забьем?
— Никуда он не поедет — это так же верно как и то, что анархия мать порядка. Пусть остается.
На том и порешили.
Ночь выдалась приятная. Теплая, светлая и спокойная. Я смотрел на звезды и вспоминал дом, родителей и брата.
Запахнувшись в бушлаты, молчаливые и нахохлившиеся, сидели часовые. Костенко, Зерниев, Пимон и Папен. Костенко и Зерниев о чем-то тихо бубнели между собой, а Пимон и Папен, скорее всего, просто спали. Днем им прилечь, прямо скажем, было почти и некогда.
Когда начало светать, я подошел к Евгению, и потряс его за плечо.
— Папен, давай на утреннюю дойку.
Он зевнул, потянулся, взял пластмассовое ведерко, (черт его знает, где достал!), и полез вниз. То, что его засекут внизу, и могут обстрелять, я не боялся. Справа от нас, там, где должны были стоять бойцы взвода Логвиненко, вообще никого не было. Наверняка дрыхли.
Светало уже конкретно. Вершины гор четко освещались солнцем. Папен не возвращался. «Трудится, бедняга», — подумал я про себя.