Юра валялся на незастеленной лавке и слушал радио. Он молча кивнул мне на лавочку напротив. Я повалился на нее и блаженно вытянул ноги. Мы не произнесли ни слова, только слушали музыку, а потом я незаметно уснул…
— Это что за… чудовище… тут… валяется… а!? — в моем сне гудок паровоза перекрывал все прощальные речи, и горячий ветер сушил слезы на щеках провожающих, и светлые волосы колыхались, и рвался куда-то в сторону шелковый шарфик, а рев гудка все усиливался, звал за собой — туда, где горит горизонт, где черный дым застилает полнеба. И невыносимым ультразвуком физически скрутило мозги в черепной коробке. Да так, что я упал на колени…
Я лежал на полу кунга, уперевшись носом в комок грязи, на которой можно было разглядеть мельчайшие трещинки, оттенки, кусочки прилипших травинок, но изучал я это недолго. Потому что последовал весьма изящный пинок в мой зад, из-за которого я совсем неизящно подпрыгнул. Я обернулся, и — о, Боже подполковник Дарьялов, собственной персоной изволили приложить ко мне свою ногу. Я поклонился, щелкнул каблуками, и опрометью покинул уютное помещение. Боковым зрением успел заметить, что подполковник заваливается на нагретое мною место с блаженной улыбкой, а Юра даже не пошевелился.
Потирая ушибленную задницу, я побрел к своим «шишигам». Мне было омерзительно скучно. Я ненавижу скуку, я болею от безделья. Нет, я не трудоголик, но и слоняться бесцельно по расположению тоже не слишком хочется. Еще заметят, что я ничего не делаю, и впаяют такую задачу, что мало не покажется.
Впрочем, уже заметно смеркалось. Я добрел до своей машины, залез в кабину и уставился в стекло.
«Кто я? Что я тут делаю? И зачем вообще я появился на этой земле?», вот какие мысли крутились у меня в голове, вот до чего я дошел в неуставном психоанализе. Мне стало очень — очень грустно, я привалился боком к дверце, и снова заснул…
«Кругом толпа людей, а я все также одинок душевно».
Хочу, чтобы солнце светило в окно. Ну, не в окно, а через стекло кабины луч солнца пощекотал меня. Я открыл правый глаз. И тотчас зажмурил его. Потом открыл левый глаз, и осмотрелся. Где-то вдалеке кто-то шевелился и бегал, но в нашем расположении стояла тишина.
Стараясь не сильно шуметь, я выбрался наружу.
День обещал быть жарким, а пока тепло лишь только выгоняло холод тени. Туда, где солнца луч проникнуть не успел, слегка знобило. Я аккуратно прошел по всем машинам, пытаясь через стекло понять, где спит Швецов, а где сопит мой Вася. Но ни того, ни другого не обнаружил. Их не было, зато костра остатки на земле чернели. Мои бойцы устроили пикник, и весь сухпай затаренный доели. Около кострища сидя спал солдат. Его я не знал, хотя и помнил, что это боец шевцовской батареи. По его измызганному виду было не трудно догадаться, кто здесь вчера искал топливо, поджигал и обслуживал огонь.
Я начал разминаться, когда снизу, со стороны штабной техники показались Вася и Швецов. На этот раз Рац ступал уж очень осторожно, а вот Швецов топал радостно как слон. Он выбил клин клином, и теперь чувствовал себя здоровым и полным сил.
Что тут же и продемонстрировал всем, заорав:
— Батарея подъем! Стройся!
Очумевшие воины посыпались со всех сторон, и через две — три минуты уже стояли все, в том числе и изгвазданный солдат — костероносец.
— Враг рядом! — сказал комбат, — а потому повторим навыки наводки и стрельбы. Построение через пятнадцать минут. Оправиться, побриться, умыться и прочее… Вольно!
Шевцов с удовольствием закурил. Я не курил, а потому просто стоял столбом. А Вася ушел куда-то с независимым и очень деловитым выражением лица.
Вот сколько раз смотрел я на него, никогда не видел, чтобы он имел лицо простое и растерянное. Нет! Всегда деловой, всегда озабоченный — черт его знает, чем он был озабочен — и ни у кого даже язык не поворачивался усомниться в том, что Вася делает что-то необыкновенно важное и нужное именно в это момент.
Возможно, его просто приперло, и он ищет местечко поуютнее. Но кто усомнится в том, что опорожнение кишечника командира — это не важная боевая задача. В отношении Васи этого нельзя было себе даже вообразить. Немногословие и серьезное лицо — вот составляющие авторитета. Нет, конечно, если дальше покажешь себя полной бездарностью, то это тебе не поможет. И не надейся. Но начинать надо все-таки с этого. А там уже показывай класс. Вот так-то, дружок.
Через двадцать минут все шесть наших минометов стояли боевым уступом, и расчеты пыхтели, то наводя прицелы по точке наводке, то по каллиматорам, то по полупрямой, но получалось довольно неплохо. Претензий особых ни к кому не возникло, и через полчаса, совершенно удовлетворенный, Шевцов махнул рукой:
— Свободны!
«Подносы» так и остались стоять на боевом посту, а личный состав расползся, как тараканы — быстро и бесшумно. Щелк — и их нет!
Однако — щелк, щелк — не было и Васи. Я спросил у комбата, куда подевался старший офицер батареи, на что зевающий во всю пасть Швецов мне ответил, что это военная тайна. И полез в кабину досыпать.
А я взобрался на косогор, и подставил себя порывам горного ветра. Картина, представшая предо мной, была воистину восхитительна!
Весь наш военный лагерь оказался у меня под ногами. Ряды грозной боевой техники, палатки, выстроенные по линеечке, мельтешение военнослужащих — все это завораживало, наполняло ощущением силы и гордости от принадлежности к этой мощи, этому порядку и величию.
Недалеко от меня на сухой выжженной солнцем траве, сидели два контрактника из местных. Скорее всего, они относились к детям разных народов, отчего объясняться между собой им приходилось по-русски. В результате я слышал обрывочные фразы, которые постепенно складывались в отдельный сюжет, неожиданно оказавшийся весьма занимательным. Один из «солдат удачи» рассказывал другому, как он ночью обходил посты.
— Подхожу тихо к солдату, и шепчу ему: «Рюсский, сдавайсь!». У него как потекло между ног! И кажется, он обгадился к тому же…
Я воочию представил эту картину. Да, нетрудно обгадиться, если ты в боевом походе, один на посту, и бородатая нерусская рожа тычет тебе стволом в спину. По большому счету, надо не один мешок соли съесть, пока начнешь отличать аварцев и кумыков от чечен. А если солдат из Сибири приехал, или с Дальнего Востока?.. С другой стороны, как это так удалось к часовому подобраться незаметно? Эта парочка явно не тянула на техасских рейнджеров значит, боец приснул. А раз приснул, то извини, так тебе и надо — вперед наука будет!
Я еще немного посидел на краю, поболтал ногами, потом решил сходить в гости к артиллеристам — Поленому и Гарифуллину. Скорее всего, там должен был быть и Косач.
Сверху я отчетливо видел ряд развернутых и даже окопанных орудий. Там кто-то копошился, но с такого расстояния я не мог разглядеть — кто именно? Да и зачем? Подойду и сам все — все узнаю.
Бронежилет и автомат я оставил в кабине, поэтому идти мне было легко и приятно. Если бы не цепкая трава, местная почва от воздействия большого количества ног и машин давно бы превратилась в пыль, а так просто все утрамбовалось, стало ровным и приятным.
Гаррифулин руководил действиями личного состава по разбору и смазке казенной части орудий, очистке снарядов и подгонке снаряжения.
— Полезной работой занят? — поприветствовал я его, — ну, как дела? А где Сэм и капитан Куценко?
Рустам махнул рукой:
— Сэм ушел в разведку, а капитан после вчерашнего изволит отдыхать. Вон в той палатке.
— А-а-а… А Вася, случайно, не с Сэмом ушел? — я спросил совершенно спокойно, не напрягаясь, просто для того, чтобы проверить свою интуицию. Рустам относился ко всем таким делам со здоровым скепсисом, и не стал впадать в шпиономанию, как Швецов:
— Ну да, они вместе с разведкой и группой товарищей отправились на перевал разведать обстановку… Ну, кстати, и заодно чтобы решить, куда кому становиться, где селиться, где что под обстрел брать и так далее.