— Ну я же не вампир, Йона, — расхохотался Бедствие, покатываясь со смеху.
— Тьфу, дурак, — смутилась девушка, натягивая футболку сзади и принявшись шуточно колотить его сжатыми кулачками. — Я от чистого сердца, между прочим!
— Нет, спасибо, правда, — выдавил Предвестник, все еще смеясь. — Будь я вампиром, точно оценил бы.
Переведя тело в сидячее положение, он неосознанно коснулся рукой ее шеи под волосами — там, где была ее собственная рука только что. Провел вдоль нее костяшками пальцев, повторяя форму, точно пытаясь запомнить ее. Кожа под его ладонью моментально покрылась мурашками, а девушка подняла на него глаза — полные непонимания и чего-то еще, чему Предвестник не мог дать названия. Он хотел убрать руку, но почему-то не мог, будто застигнутый врасплох откликом ее тела на его прикосновения. Йона положила руку ему на плечо, так, словно собиралась оттолкнуть — но этого не произошло; лишь ее ладонь соскользнула чуть ниже и там и осталась, будто запутавшись в складках ткани.
— Может, можно как-то отщипнуть кусочек души, — пробормотала она себе под нос, опуская взгляд, точно не была в состоянии долго поддерживать зрительный контакт. — Вроде как кусочек хлеба.
— Не думаю, — тоже понизив голос, качнул головой Бедствие. — Но даже если можно, я сомневаюсь, что такое пройдет для души без последствий… И пожалуйста, прекрати. В этом нет необходимости.
— Наверное, ты считаешь меня дурой, да? — блекло улыбнулась Апостол, и в ее голосе зазвучало что-то новое, чего он до сих пор в нем не слышал. Она все так же не поднимала глаз. — Все, что я говорю, так глупо.
— Не считаю, — ответил Предвестник серьезно, слегка нахмурившись. — Но тебе не нужно пытаться мне помочь, пойми. Во всяком случае, уж точно не так.
— Но я хочу помочь, — вскинула голову Йона, но, напоровшись на его пристальный взгляд, сразу же смутилась и снова потупила взгляд. — Как-то отблагодарить тебя. Ты ведь… заботишься обо мне все время. Почему-то.
Это «откровение» заставило его замереть с широко раскрытыми глазами. Он будто впервые видел всю картину — если и не целиком, то ее глазами. Словно вновь касался души Апостола; пустота внутри ревела загнанным зверем, пятясь и сжимаясь в комок под натиском чего-то огромного и важного, что наполняло ее.
— Почему-то, — повторила Йона собственным дребезжащим эхом. — На Земле семь миллиардов людей, и ни один из них за всю мою гребанную жизнь не проявил ко мне такой доброты, как… Предвестник, мать его, Апокалипсиса, — ее короткий смешок задрожал, и она рассеяно погладила свое горло, будто пытаясь снять перехвативший его спазм.
— За всю жизнь? Йона, сколько тебе лет? — тихо спросил Бедствие, тоскливо улыбнувшись.
— В сто раз меньше, чем тебе, — ответила она хлестко. — И что дальше? Я все равно не проживу столько, сколько ты. И никогда больше не встречу… такого, как ты.
— Наверняка среди семи миллиардов найдется парень с такой же дрянной игрой на гитаре, как у меня, — попытался отшутиться Предвестник.
Ему тяжело было признавать, но ее слова достигали его, зацикливались эхом в голове, отражаясь от стенок черепа. Рука девушки сжалась на его плече, сминая ткань футболки; она дрожала, так что он потянулся к толстовке, завязанной у нее на поясе — но при попытке накинуть ее ей на плечи встретил внезапное сопротивление.
— Не надо, — она перехватила его запястье, пытаясь удержать — но рука Апостола слишком сильно дрожала, даже сильнее, чем ее голос. — Мне не холодно.
Всего лишь движение. Всего лишь объятия — порывистые, как будто если этого не сделать, мир рухнет. Не рухнул, только кофта почти беззвучно упала с плеч девушки; но что-то лопнуло внутри них обоих натянутой струной, захлестывая лавиной, заставляя прижиматься ближе.
— Что я буду делать, когда ты уйдешь? — всхлипнула девушка. Ее дыхание врезалось в кожу огненным терновником.
— Жить дальше, — его голос тоже дрожал, хотя он физически не смог бы заплакать, даже если бы хотел. Предвестник чувствовал боль, которую не мог и не должен был чувствовать — эта боль пронизывала все тело, в котором просто нечему было болеть, бурлила под кожей кипящей лавой, не находя выхода. — Ты же как-то жила до этого, Йона…
— «Как-то», — повторила она, прикусывая губу. — Именно, что «как-то». Веришь… я была даже рада умереть, — Йона уже не пыталась сдерживать слезы, и они катились по щекам — горькие и соленые, как морская вода. — Ты не представляешь, каким моя жизнь была… дерьмом!