«Я хочу посмотреть, — повторяла она в своих мыслях, как мантру. — Я не боюсь. Дай мне увидеть».
Темноту под веками заволокло белым паром — лишь под ногами было нечто твердое, и в то же время зыбкое, будто болото. Живое и подвижное, оно переливалось и слабо мерцало, шевелясь отголосками волн далекого прибоя.
Йона подняла взгляд. В небе над головой горели две точки — оранжевая и красная, источая раздражающе яркий свет, невыносимо слепящий из-за отражения от поверхности под ногами. Напротив нее стояло создание, отдаленно напоминающее Скотта — и в точности подходящее под описание, которое он давал. Острые уши, остроконечная корона, неподвижно замершая над головой, клубящийся зеленый туман вокруг тела, сочащийся будто бы из центра груди, и ядовито-зеленые глаза, яркими углями горящие на полотнище черной склеры. Несмотря на то, что вид был относительно гуманоидным, не могло возникнуть сомнений, кто перед ней. По лицу Предвестника скользнула недобрая улыбка — слишком мимолетная, слишком быстро исчезнувшая.
Левая рука дергалась, почти что чесалась от нетерпения. От… голода.
— Ты меня видишь? — хотела она спросить, хотела протянуть руку — но тело не слушалось, потому что на самом деле ей не принадлежало. Черная кисть во всполохах энергии, напоминающей вспышки молний в грозовых облаках, была присоединена к телу, глазами которого она смотрела.
А напротив двойник, созданный разумным морем, точно с таким же любопытством рассматривавший свою руку, с задержкой в пару секунд поднял на нее упрямый зеленый взгляд.
«Это его воспоминания, — догадалась Йона, чувствуя какую-то поразительную пустоту внутри. — А я смотрю его глазами».
Перед лицом Предвестника замелькали какие-то символы, значения которых Апостол не знала; они множились, быстро изменяясь, стекаясь и отталкиваясь, складываясь в замысловатые печати, диаграммы и бесконечно уходящие во все стороны строки. Через долю секунды весь мир обратился в беспрерывную стену данных, множащихся и меняющихся с огромной скоростью, которые она не могла расшифровать — и от которых ее начало мутить. Напоминало какую-то сцену из «Матрицы», только в сто раз хуже; все символы были разными, и она не понимала ни один — но чувствовала, что они все без исключения что-то значат. Что-то важное.
«Что… что это за чертовщина? Так много информации… Так он видит мир?..»
Апостол не могла зажмуриться, ведь веки ей не подчинялись; старалась абстрагироваться, пока бесконечный поток неясных знаков не померк. С клоном из разумного моря, что стоял напротив, явно ничего подобного не происходило — а значит, это совершенно точно было иллюзией или картинкой в его голове.
— Это ненормально, — голос, который она услышала из собственной груди, отличался от того, к которому она уже успела привыкнуть; но все же это был его голос, голос Предвестника Апокалипсиса. Холодный, лишенный даже намека на эмоции. Наверное, такой, как задумано. — Нет времени ждать других. Позволь мне снять все печати, я быстро разберусь тут.
В этот момент что-то произошло. Йона не знала, к кому он обращается, но внутри все сжалось, а затем расширилось беспредельно, до размеров, которые невозможно было вообразить, охватывая бесконечность пространства-времени и неисчислимые возможности… Казалось, голова сейчас лопнет от этого чувства, но оно исчезло так же внезапно, как и возникло. Что бы это ни было, оно, похоже, дало согласие.
Правая рука Предвестника приблизилась к левой; в ту же секунду внутри будто открыли шлюз плотины, затем еще и еще — и так семь раз, она сосчитала.
Клон напротив повторял с небольшой задержкой, разрывая какие-то светящиеся фрагменты поверх руки, благодаря чему и сам хозяин этих воспоминаний, и Йона смогли увидеть, что произошло дальше.
Черная рука, испещренная подвижными зеленоватыми прожилками энергии, теряла четкость очертаний, превращаясь в бесформенную массу; вскоре эта масса изменялась, устремляясь во все стороны тонкими щупальцами — они складывались в воздухе множащимися, идеально ровными и одинаковыми линиями, параллельными и перпендикулярными. Словно разлитая как попало жидкость начинала вдруг течь по желобкам. А еще это напоминало дерево, заснятое на долгой, очень-очень долгой выдержке — как будто оно растет, разбрасывая во все стороны свою крону. Только черную. Этой черноты было так много, и она плодилась с такой скоростью, что скоро образ Предвестника перестал быть видимым в этих фрактальных джунглях.
Тело, в котором она себя ощущала, распирало, почти рвало на части от перегрузок; от избытка визуального шума безумно ломило виски. А пустота, которая была внутри, начала бурлить, сворачиваясь водоворотом. Она гудела, кричала белым шумом на границе восприятия, сводя на нет саму жизнь, отрицая ее и вынуждая… прекратить свое существование.