Затем все исчезло — и двойник, и искрящееся море. И тьма, и свет, и черные фракталы, и туман…
— …Судя по твоему лицу, ты увидела, — голос, уже гораздо больше ей знакомый, вырвал девушку из плена иллюзий, точно доставая утопающего из воды. — Йона?.. Ты как?
Голос Предвестника снова выражал эмоции — заботу, беспокойство. Зеленые глаза растворились в собственной кислоте и больше не пугали ее, как только что, став почти что человеческими. Почти что — потому что потусторонняя сила, беспредельно огромная, ужасающая и одновременно с тем прекрасная, апофеозу которой она только что стала свидетелем, все еще подсвечивала их изнутри.
— Увидела, — кивнула Йона, осоловело оглядываясь. Родной мир и родные звезды успокоили ее, и Апостол улыбнулась — правда, немного растерянно. — Это… вау. Мне… нужно немного времени.
— Не сомневаюсь, — кривая улыбка Бедствия не могла претендовать на право зваться улыбкой. — Ты же сильно хотела посмотреть?.. Ну вот.
Он отстранился от нее, всесторонне ощущая, что допустил ошибку. Она увидела слишком много. Подсмотрела туда, куда не следует. Внезапно возникшая мысль заставила его забеспокоиться — не пошатнулось ли хрупкое равновесие этого мира? Он замерил уровень энтропии, но тот даже будто бы немного понизился относительно прошлого раза. Видимо, убийство некроманта и поглощение его души сказалось. Впрочем, этот факт его не сильно успокоил.
— Так, выходит… под кожей действительно эта черная… эм… жижа? — с трудом подбирая слова для увиденного, тихонько проговорила Йона, касаясь его левой руки. Она выглядела сбитой с толку, может быть — шокированной до крайности… но не напуганной. Не боялась касаться, даже увидев, во всяком случае.
— Темная материя, — нахмурился Бедствие. — Точнее, я думаю, что это она, но не уверен. Мы не препарируем друг друга, чтобы выяснить, из чего мы сделаны, как это в ходу у людей, — пояснил Предвестник, натужно усмехнувшись. — Хотя это было бы крайне забавно. Познавательно, как минимум.
— Как так выходит, что эта штука… способная поглотить целую планету, по сути… удерживается в одной твоей руке? — спросила она, поднимая на него изумленный взгляд.
— Форма не имеет значения, когда знаешь… эм, суть вещей, скажем так, — пояснил Скотт, опасаясь закапываться глубже в детали. — Да и глупо было бы задумывать наши тела такими, чтобы они вынуждены были подчиняться закону сохранения массы или подобным. Эти законы придуманы Вселенной для вас, смертных существ, а не для нас. И уж тем более не для себя самой, — прибавил он глумливо.
— Я скорее о том, почему эта сила… просто лежит там, внутри руки, и не, э-э, выплескивается? Вырывается? Как это вообще назвать?.. — она почесала в рыжем затылке.
— О, за это стоит поблагодарить печати, — скривился Предвестник, отводя взгляд и рассеяно потерев левое запястье. — Если бы не они, этот мир тоже был бы разрушен, и давно. Но поверь мне — их легко снять. Слишком легко. Легче, чем мне хотелось бы.
— Ты как будто… ненавидишь себя за это, — тихонько пробормотала она, сочувственным взглядом скользя вдоль его скул.
— Ненавижу? Слишком громко сказано. Но я от этого факта не в восторге, скажем так. — Предвестник покривил губы в недовольной гримасе. — В любом случае, нам всем очень повезло, что печати вообще есть. И к счастью, пока они на мне, я почти безвреден. Но — да, я могу быть и вот… таким, — вздохнул Бедствие, чуть прикрыв глаза и упирая взгляд в границу небосвода. — Просто хочу, чтобы ты это понимала.
— Я понимаю. Теперь убедилась, но я это всегда знала, — очень серьезно кивнула Йона, укладываясь рядом и прижимаясь лбом к его щеке. — Не подумай, что я осуждаю. Мне не все понятно, но это то, каким ты был создан. Ты же не станешь осуждать меня за то, что я родилась человеком, правда? Вот и я не буду судить тебя за то, кто ты есть.
Бедствие ничего ей не ответил — слишком сильно поразили его только что услышанные слова. Он ощущал, как бессовестные звезды жгут глаза, которые он широко раскрыл от удивления. Разница между тем, каким он был в собственных воспоминаниях, воскрешенных из пепелища памяти, и тем, как он чувствовал себя прямо сейчас, была настолько велика, что измерялась, кажется, в астрономических единицах.
Вновь приподнявшись и нависнув над ним, Йона чуть наклонила набок голову, а затем, взяв лицо Предвестника в свои ладони, заглянула ему в глаза — мягким, понимающим взглядом, будто пытаясь убедить его в своей искренности и разгадать, о чем он думает. А он смотрел на нее — не сквозь, а именно на нее, и думал только о ней. Его обезоруживала эта ее очаровательная наивность, которая позволяла мыслить так, как она мыслит, и нисколько не выглядела глупостью или беспечностью — а лишь делала ее еще прекраснее.