Ведь страх — удел людей.
*
Скотт, Скотти — прозвище Бедствия в мире людей (от Scourge).
Дебс — прозвище Отчаяния в мире людей (от Despair).
Морайн — прозвище Скорби в мире людей (от Mourning).
III
Ночь была побеждена. Серея, она окончательно превращалась в хмурое, туманное утро, наполненное удушающим предчувствием грозы. Оно еще острее ощущалось в лесу — вероломно затаившееся, точно хищник, поджидающий свою жертву.
Взгляд, направленный, точно прицел оружия, четко ему в голову, ощущался издалека.
На небольшой прогалине, окруженная густой тенью деревьев, его поджидала Скорбь. Ее глаза цвета сапфира ярко светились в полумраке, пронзая его насквозь острыми иглами зрачков. Она могла бы быть похожа на античную статую — какой-нибудь Афродиты, например, только с мрачным выражением лица — если бы не характерные черты облика Предвестника: меж густых волн ее длинных волос просматривались заостренные уши, а над головой в облаке потустороннего дыма замерла корона греха. Ей, в отличие от него, не было нужды скрываться за семью печатями.
Она не двигалась, и ни один мускул на ее лице не дрогнул — но Бедствие мог поклясться, что она ухмыляется.
— И в самом деле, Апостол, — ее равнодушный голос заскребся в уши погребальным звоном, а не менее равнодушный взгляд с тела в его руках лениво переместился на него самого. — Сколько лет, сколько зим, братец.
— Кто их считает, те лета и зимы, — закатил глаза Предвестник. — Я бы солгал, если бы сказал, что рад видеть тебя, сестричка.
— Нет смысла расшаркиваться друг перед другом, — согласилась Скорбь, слегка кивая. — Поговорим о деле.
— Мне, похоже, нет смысла спрашивать, откуда ты обо всем узнала? — он скосил взгляд вниз, на бледное лицо Апостола, лишь на мгновение; точно боялся, что сестра выкинет что-нибудь, если он отвлечется. Но нет, она стояла совершенно неподвижно, и лицо ее, как и всегда, ничего не выражало.
— Где смерть, там и скорбь, — отвечала Морайн бесстрастно. — Что более важно, что ты собираешься со всем этим делать? — она кивнула на бездыханное тело, которое он по инерции прижимал к себе.
— А что, по-твоему, я должен с «этим» делать? — хмыкнул Бедствие. Ехидно и с вызовом, как ему казалось, а на самом деле — раздраженно и с нотками паники.
— Убить всех остальных, ведь это только один Апостол из двенадцати, — у Скорби, в отличие от него, вполне удались и ехидство, и вызов. — Но я знаю, что ты этого не сделаешь.
Он забрал воздух в легкие, вдыхая запах крови и смерти, исходящий от тела в его руках, а затем долго и протяжно выдохнул, со свистом выпуская воздух сквозь плотно сжатые зубы. Пора было воплощать в жизнь его план — но сначала следовало успокоиться.
— Все верно. Я не собираюсь их убивать. Я и ее убивать не собирался, — проговорил Предвестник с нажимом. — Так вышло случайно. Напротив, я хочу вернуть ее к жизни.
Скорбь вскинула бровь, но промолчала, давая ему возможность высказаться.
— Между Вселенной и богом этого мира есть договор, — пробормотал он глухо. — Нам нет смысла просто убивать Апостолов, чтобы уничтожить этот план. Наоборот, это будет считаться нарушением договора со стороны Вселенной, разве нет? Необходимо разорвать договор, доказав, что человечество увеличивает энтропию. Или что сами Апостолы не безгрешны и не служат равновесию. Для этого они все должны быть живы, как считаешь?
Морайн молчала, неотрывно глядя ему в лицо. Под ледяным взглядом сапфировых глаз Бедствие ощущал себя крайне неуютно, поэтому, чтобы не растерять запал, продолжал.
— В конце концов, можно пойти еще дальше; представь, что будет, если склонить Апостолов на нашу сторону. Хотя бы попытаться. Манипуляциями или обманом, а то и вообще… ну, не знаю, влюбить некоторых из них в себя, и исподволь…
— Довольно, — Скорбь подняла руку, и он мгновенно осекся, волком глядя на нее из-под нависших бровей.
— Бедствие… Ты сам-то веришь в тот бред, который несешь? Влюбить в себя? Апостола? — ее верхняя губа дернулась, как от отвращения, но кроме этого ее лицо оставалось каменной маской. — Не смеши.
— Ну, тебе это точно не под силу, — буркнул он себе под нос. — С твоим-то характером.
— М-да, — протяжно вздохнула Скорбь. — Недаром тебя нарекли Бедствием. Ты оправдываешь это имя, даже в рамках собственной семьи.
— Помнится, Отчаяние как-то сказала, что я самый сильный и глупый из нас, — усмехнулся Предвестник.
— Насчет первого я бы поспорила, — холодно бросила сестра.
На некоторое время между ними воцарилась напряженная тишина.