— Надеюсь, ты не ожидал, что я правда на это поведусь, брат, — проговорила Морайн несколько раздраженно. — Впрочем, я не скажу, что это совсем лишено смысла — но недостаточно, чтобы провернуть то, чего вы с Отчаянием хотите. Тем не менее, у меня есть причины притвориться, будто я верю во всю сказанную тобой ахинею. Так что я подыграю тебе — пока.
Последние сказанные ею слова замерли в ушах долгим эхом. Он проморгался растерянно, не уверенный, что это не слуховые галлюцинации; ущипнул бы себя, но…
Скорбь сделала шаг вперед из-под сени деревьев, в которой она стояла до сих пор; одновременно с тем вдалеке раздались первые раскаты грома, придавая ее движению внушительности и тяжести.
— Эм… Прости, что? — тихо переспросил Бедствие.
— Что слышал, — резкий и холодный, ее тон вернул его к реальности. — Не обманывайся. Я вам не союзник. Но пока что — условно и с большой натяжкой — можешь считать, что я на вашей стороне.
— Ты сказала, у тебя есть причины… — начал было он.
— Все так. И посвящать тебя в них я точно не собираюсь, — припечатала Скорбь. — А теперь — дай-ка сюда свой телефон.
— Бери, — настороженно пробормотал Предвестник. — Он в кармане. У меня, как видишь, руки заняты, — он кивнул на Апостола, чей хладный труп все еще покоился в его объятиях.
Губы сестры на долю секунды тронула какая-то неоднозначная улыбка, которую она тут же погасила своим фирменным печально-спокойным выражением. Подошла к нему вплотную, отчего сапфировые глаза оказались напротив его глаз; в них читалось непонимание — и вопросы, которые она не планировала ему задавать, припорошенные ее извечным холодом. Запустив ледяные пальцы в карман и достав телефон, Скорбь открыла карту, и, быстро что-то найдя, поставила две отметки.
— Езжай туда, — она указала на первую отметку где-то в частном секторе. — Только, разумеется, ночью. Внутри дома найдешь человека, его зовут Йозеф. Скажи ему, что ты от Морайн, и попроси прийти на третью аллею. Он поймет, о чем речь, — коротко проинструктировала сестра. — Третья аллея здесь, — она переместилась по карте и продемонстрировала ему второй маркер. На кладбище.
— Йозеф? Кто он? — осторожно спросил Бедствие, глядя с некоторым непониманием на светящийся дисплей.
— Некромант.
Скорбь вложила телефон обратно в карман и отстранилась, явно готовая уйти.
— Некромант? И что, он поможет мне просто так, благодаря твоему славному имени? — неверяще бросил Бедствие ей в спину.
— Вовсе нет, — отвечала сестра железным тоном, лишь слегка полуобернувшись на своего непутевого брата. — Он наверняка попросит тебя об ответной услуге. Но тебе же нужно ее воскресить, верно? Значит, выполнишь. — Сквозь ее безразличие проступали издевательские нотки. — Иди, Бедствие. Ты точно не хочешь терять еще больше времени, а путь неблизкий. Сложи свою поклажу в какой-нибудь мешок да сунь в багажник, иначе у пограничников могут возникнуть вопросы. А лучше разживись где-нибудь гробом и поддельными документами, мол, родственницу везешь на погребение… или, не знаю, жену.
— И изобразить скорбящего мужа? — изогнул бровь Предвестник. На это она, не сдержавшись, фыркнула.
Вокруг женщины заклубился сизый туман; она собиралась оставить его наедине с собой, с телом Апостола — и с ворохом вопросов, на которые он так или иначе не получил ответа. Но был среди них один, который он обязан был задать здесь и сейчас — прежде, чем она уйдет, и их маленькая сделка на странных условиях вступит в силу.
— Скорбь, — ее имя звучало сейчас из его уст совсем не так, как он привык к ней обращаться, а спокойно, почти даже мягко — и с осторожной благодарностью. — Ответь: в чем твой интерес мне помогать? Ты даже не заключила со мной договор, но… я не могу так. Ты ведь наверняка потом попросишь чего-то взамен. А ты же знаешь, я привык платить по счетам.
— Похвальная эрудиция, — пробормотала сестра с издевкой. — Но вот игры в благородство тебе совсем не к лицу, Бедствие. Оставь это людям.
— Просто ответь на вопрос, и я не стану больше задерживать тебя, — недовольно цокнул языком Предвестник.
— За меня не переживай, я получу свое так или иначе, — она обернулась, и впервые за долгое время на ее лице появилась полноценная улыбка. Но эта улыбка… ему не понравилась. — Сочтемся. Мы же семья.
Не позволив ему прибавить что-то еще, или как-то отреагировать на это последнее слово, сказанное одновременно и с болью, и с ядом, Скорбь исчезла в густом облаке дыма.