Это все просекли и спецслужбы. Которые, разумеется, с первых дней нашего появления за нами следили, внедряли шпионов и пытались расколоть. Но они не понимали, что мы и кто. Не могли найти ключик. Мы хоть и были против государства, но не политически. Мы были активны и радикальны, но опять же не политически. Но в то же время мы активно не принимали совковую идеологию и вообще все совковое и коммунистическое. Все это было для нас полуживым, смердящим трупом, который мешался на дороге. Не более. Мы просто все это презирали и испытывали отвращение.
И вот тогда же, кстати, появилась пресловутая Рок-Лаборатория. Про которую я сразу понял, что это детище конторы (КГБ). Они под видом госпомощи подпольным рок-группам проводили исследование неформальной среды. Вроде, как пошли молодежи навстречу, а на самом деле решили взять под контроль. Нас тогда долго уговаривали прийти и внести себя в какие-то списки. Ну, понятное дело, что без нас они были неполноценны. Любопытство, конечно, победило, и мы пришли. Пузен верил им, а я лишь хотел подтвердить свои подозрения. Приходим туда, а там сидят какие-то люди, с виду неформалы, а по повадкам комсомольцы, и на полном серьезе какие-то геральдические схемы чертят. Ольга Опрятная тогда сказала, что, мол, давайте, присоединяйтесь. И для этого надо бы еще по три фотографии сдать к анкетам. Я все понял и со смехом спросил: «Почему три-то? Одну вам. Одну в ментовку, а третью-то куда?!» Ясное дело, в пятый или какой там отдел КГБ, который занимался идеологией. В общем, не стали мы сдаваться и куда-то вступать. Мы поржали над ними, поиздевались и свалили. Опрятная расстроилась и разочаровалась. Не удалось ей завести на нас анкеты, но хотя бы не вломили Они там все порядком струхнули, надо сказать. И это было смешно. Тухлый цирк какой-то. Тоже мне, субкультура…
Если в то время наши журналисты пытались все это дело умолчать, то иностранцы от нас были в шоке и даже в восторге, интервью пытались брать у нас неоднократно. Поначалу мне нравилось их раздавать, но постепенно приелось и стало нравиться говорить журналистам какую-нибудь херню. Типа, какое с меня интервью? Это Саша Хирург вдохновенно и ажурно рассказывал про братство и все такое, а мне стало нравится их слегка шокировать. Все равно напишут какую-нибудь чушь. На вопрос о наших целях, я говорил, что нам нравится пить пиво, трахать девок и бить всяческих врагов. Серьезных журналистов это шокировало, а я считал, что это лучше подходит имиджу.
В тот день, когда мы посетили эту пресловутую Рок-Лабораторию и со смехом и шутками вывалили оттуда, у меня пытался взять интервью какой-то «Тайме», задавая вопросы о целях создания и все такое. Ну, какие цели… Быть круче, жестче и веселей всех. И выпить максимум пива, отымев все шевелящееся в округе… Вот такие вот цели создания организации. От подобной прямоты его, умного и интеллигентного юношу из Америки, настроенного на интеллектуальный лад, конечно же, коробило. Но они пропускали подобный материал – что в совке было невозможно, будь ты хоть сам Пушкин.
Когда началась Перестройка, в СССР хлынули журналисты, озабоченные идеей описать и запечатлеть нового советского человека. Одной из журналисток была Петра. А одним из «новых людей» оказался я. Так как я тогда был более или менее главным вожаком металлистов, то она меня, естественно, и обнаружила. Помог ей в этом Хирург. Сама Петра приехала из Западного Берлина – тогда столицы немецких анархистов и неформалов. Она умела снимать таких, как мы: понимала суть тусовки, а не просто картинки делала. Я всегда терпеть не мог красноперых и совок. Но зная, что наши фото уйдут в несоветские издания, понимал, что выглядим мы здесь более или менее космополитично, «иностранно».
Для меня было очень важно заявить и показать, что мы из СССР, и в таком виде пребываем в СССР. Поэтому прямо перед съемками я нашил на джинсовку как советский, так и германский гербы. Как-то мы сидели с Петрой в кафе и болтали о том, о сем. О чем был разговор не вспомню, но она мне тогда сказала – так, между делом как бы: «Рус, вы сейчас даже не понимаете, что вы сейчас становитесь частью истории. У вас именно сейчас происходит то, что в Америке было в шестидесятых, а в Европе в семидесятых. Вы новое поколение уже свободных русских». Я тогда еще не особо много знал о том, что именно было и какое место занимало движение молодых в те годы в Америке и Европе, поэтому большого значения ее словам не придал. Да и не знал я еще тогда, что из всех нас и наших неформальных движений получится. Уже позже, лет через десять до меня дошло, что она была права.