Можно, конечно, это не признавать, но именно металлисты, панки и выросшие из них позже байкеры, начали в те годы закладывать в сознание ощущения нормальности «индивидуальной личности» и приучать совков, измученных и зашоренных многими годами идеологии, которая видела в человеке только шестеренку механизма. Сейчас это стало более или менее нормальным и кажется, что так всегда было и быть должно, но тогда это было совсем не так. Можно, конечно, считать роль неформалов в этом деле меньше, чем философов и политиков, но на самом деле и те, и другие теоретики далеки от народа. Мы же были его частью и вносили вклад непосредственно в массы. Про это Петра и говорила.
Еще был один похожий, но смешной случай. Это когда как раз на Пушке построили Макдональдс, к которому многие неформалы подъезжали перекусить, и это считалось модным… В тот день я с одним приятелем катались по Москве в черной-черной «Победе», сами все в черном – короче, в черных Рэйбанах Wayfarer – эдакие мрачные злодеи в танке. Смотрим – а Саша Хирург там вдохновенно кого-то грузит. Оказалось, журналистов. А мы парканулись напротив, за спиной у журналистки и смотрим, чем дело закончится, не выходя из машины. Дело было вечером, и нас в этой черной тачке было не очень сразу видно, весь свет был направлен от нас к нему. А он рассказывал что-то такое романтичное о братстве, как всегда. И тут она, журналистка, спросила, как же он так ловко додумался до создания всего этого, он вдруг поймал меня в фокус, как-то замешкался и показал рукой на меня, сидящего во всем черном в этой мрачной, черной машине: мол, вот вам люди, которые все эту тему организовали. Она завертелась – мы были у нее за спиной – и ко мне с этими же самыми вопросами про цели. Ну я и ей ответил: девки, драки и пиво. От чего она офигела. В те времена это было очень непривычным. Это шокировало обывателя.
К тому времени нам уже раскрутка со стороны прессы вовсе была не нужна, потому как внимания хватало со стороны неформального мира столицы и со стороны милиции. А народ и так уже знал о нас. Это уже был 88-й год.
Несмотря на то, что среди молодежи мы были известны, а для части ее были культовыми персонажами и даже кумирами, я в своей стране себя своим все равно не ощущал. Жил в состоянии, которое потом назвали «внутренней иммиграцией». Хоть мы и отвоевали часть своей личной свободы у совка, – все равно его было много и даже слишком много вокруг.
Мы были эдакими полу-своими, полу-иностранцами. Типа, как в песне у Стинга Legal Alian. Внешне я выглядел очень иностранно. Меня они принимали за своего, а своих за их. Эта «иностранность» часто помогала и во «второй жизни», которая была у многих неформалов. Будь то учеба, работа или какие-то дела, обеспечивавшие существование. Для меня со второй половины восьмидесятых это стало «утюжкой» валютного характера. Я уже был нацелен на выезд из страны, поэтому все происходило достаточно гармонично. Как утюг я был частью арбатской тусы, которая была одной из самых бодрых в Москве того времени и независимой – в отличие от тех, что с «Краски», те все были ментовскими стукачами, как и та часть, что была возле гостиницы «Россия». А меня там менты отлавливали, не дав дойти до середины Красной Площади. Я им был в этом амплуа очень хорошо известен. Поэтому я туда и не ходил почти никогда. Смешно: недавно прогуливаясь по площади, все-таки был остановлен и проверен по документам. Даже не знаю, чего милиционеру там померещилось; видимо, даже спустя двадцать с лишним лет я не вызываю доверия. Это была вообще единственная подобная проверка за многие последние годы. Просто мистика какая-то.
При этом стоит отметить, что к концу восьмидесятых эти тусовки и бизнес, сознательно отделявшийся, стали практически несовместимы. Сами по себе эти области становились многочисленными, а в «деловой среде» начались серьезные события и тотальная криминализация. Передо мной встал вопрос: либо оставаться с ребятами и делать из них уже реально криминальную банду, либо валить из страны. Потому что деловой мир уже наступал на пятки и сложно предположить, к чему бы это привело. В силу того, что сам я ореховский, многих бандитов того периода знал с детства и был у них в авторитете. Но не в том смысле, в каком это стало в девяностые, а в нашем, хулиганско-восьмидесятническом. Так что в детстве приходилось и защищать тех, кто в последствии вырос до круга общения пресловутого Сильвестра. Все они были младше меня на три-четыре года, а когда подросли, уже сами прикрывали мои валютные операции. Естественно, на таких же доверительных началах, но все это засасывало и шло в разрез с той ответственностью, которая уже была взята перед рокерским братством. То, что развивалось на Западе в течение тридцати лет, у нас развилось за пять благодаря самим людям, их энтузиазму и условиям.