М. Б. Я сам не был, но разных историй наслышан. Про то как согнали на погибель подростков, и как они потом оттуда выбирались. «Вудстоком», действительно не пахло. Скорее, Аустерлиц… Но мифологизация делает свое дело. Недавно смотрел интервью Марка Руденшейна, где он говорил, что это именно его заслуга в организации этого фестиваля. И что такие великие группы русского рока, впервые прозвучали на весь Союз.
А. Г. Лучше б не позорился; быть может, с высоты своего полета он сам действительно не понимает, что то, что он хотел сделать, и то, что было сделано – несколько разные вещи. Фестиваль ноябрьский в Измайлово был более масштабным, но менее освещенным комсомольской прессой. Концерт Карлоса Сантаны тоже. Весь положительный эффект подольского фестиваля состоял в том, что действительно приехали из разных мест разные самодеятельные группы. Но не в Москву, а в Подольск. К тому же наложение нашей формирующейся рок-эстрады, алчущей своей публики, и резко поменявшаяся рок-коньюктура давали о себе знать. Немногочисленная публика была у ньювейверов, немного оставалось у хиппи, но больше всех поклонников было у тяжелого рока, и всяческие престарелые лабухи ринулись в эту нишу за аплодисментами и дивидендами. У нас же все происходило вполне эволюционно. За двадцать лет до этого мы просто слушали хорошую и плохую эстрадную подлитованную музыку. На этом фоне, конечно же, Владимир Высоцкий стал примером того, что можно озвучивать и собственные, более человеческие темы. Прибавив к этому бибиревский абсурд и увлечение быстрой тяжелой музыкой, родилось то, что ныне принято вспоминать как «Э.С.Т.» Название, кстати, навеял фильм «Пролетая над гнездом кукушки», который был одним из первых фильмов, появившихся в полулегальной московской видеотеке.
М. Б. Ну, а про концепт анархический, точнее, эту вполне аутентичную подоплеку, которая, по моему мнению, изначально вывела группу в отдельное явление на рок-сцене? Заодно и про связь панк-эстетики и отечественного анархизма.
А. Г. Про эстетику – это тебе лучше знать, с вашей «Провокацией» ради провокации и организацией локальных аномалий в городском пространстве… Ну, какая у подростков политическая база? Умники, которые самиздат читали, тех на улицах и не было. У остальных политика одна: не важно что, главное, чтобы весело и драйва побольше. А все ярлыки им навесило более старое, все никак уйти не способное, поколение. В рамках своего осознания молодежного бума того периода. Конечно, были несогласные с чем-то, без них не бывает. Но несогласные с чем-то осознанно локальным. С чем сталкивались и тогда и сейчас.
Про анархизм. Наши с братом родители имели хохляцкие корни, и за нами с детства эта тема закрепилась – несмотря на то, что мы родились в Москве. Это, кстати, наверное, какие-то пережитки постсельского взаимоотношения, когда на деревнях давались прозвища типа «татарин», «еврей», «хохол» как приставка к имени. Но не унижения ради, а для подчеркивания хоть каких-то опознавательных особенностей в московском этническом винегрете. Даже если кровные узы «вода на седьмом киселе», все равно прозвище имело место быть, пока его не заменяло что-то более жизненное, со временем приобретенное.
М. Б. Апогеем такой этнической идентификации, могу предложить одного гольяновского пассажира, с чуть ли не северской антропологией, но с позывными «Армян». Расшифровка обозначения почему он Армян, гласила: потому что не похож…
А. Г. Развивая тему… Мне попалась какая-то книжка красноармейца Стрельбицкого: абсолютно скучная, но про Махно. Я уже был отчасти знаком с трудами Нечаева и Кропоткина, но вот с этого момента стал подсаживать Сагадеева на эту тему, а он был не против подсесть на какой-нибудь бред. Анархия – ну, пусть будет анархия. Мы уже тогда подозревали, глядя на проделки центровых неформалов, что можно попросту все; видели группы «Кисс», «Секс Пистоле» еще в конце семидесятых. При этом наукообразная анархическая информация переосмысливалась и переиначивалась на свой лад, поскольку у меня не было возможности осваивать фундаментальные исследования на эту тему. Да и не хотелось вовсе. Просто ложилось все само собой, что и отразилось в куплете одной из первых песен: «Не читали мы ни Маркса, ни Бакунина…» Опять же, в Москве были две улицы Бакунина, одна из которых «Бакунинская», и станция метро «Кропоткинская»… Импонировала и эстетика терроризма начала века, с которой возникали некоторые аллюзии надвигающегося хаоса. К тому же, в советских фильмах Махно со товарищи был представлен каким-то панком. Все, что я усвоил из теории, так это то, что им польские евреи делали какие-то бешеные прически. Леня Задов в различных воплощениях был представлен и в литературе и в кино. Фактура, которой было достаточно, чтобы проникнуться эстетикой. В целом получался такой «хохляцкий народный индепендент». Это потом выяснилось, что у движения все-таки была анархическая платформа, когда в банду слетелись анархисты из Москвы и Питера. И была дисциплина на этих позициях установлена, и научная база подведена.