М. Ч. Да, может, группы и не было, но мне это все нравилось, и на этом рок-истории с приключениями и у меня не закончились. Тем более, что состав у «Мафии» резко поменялся как раз после «Металлопластики», где было взято третье фестивальное место. Тогда вообще все активно переходили из одного коллектива в другой, кто-то где-то гастролировал и начался вал рок-концертов с забавной кадровой чехардой. Где-то до середины девяностых я продолжал играть в разных коллективах, в том же «Чудо-Юдо» и группе «33». Внешний вид доукомплектовался новыми татуировками, одеждой и такими же новыми знакомствами. Пока маргинальные образования не вернулись на круги своя, в районы. Я тогда хотел организовать «Фейс татуед клуб», но, к сожалению, многие из «панк-волны» девяностых просто сгорели в этом рок-н-ролльном угаре. Такие, как Дядя и Бандерлога. Жалко их, конечно.
Потом была конвенция 1995-го года. И моя личина после обработки Филиппом Лью попала в международную прессу и на страницу календаря Heavy tattooed men of the world. Ну, и мероприятие, на которое ты меня позвал в 2001-м году, запомнилось. Давненько я таких сборищ старых знакомых не видел. А иных крупных мероприятий – кроме этих и двух шикарных фестивалей с реальными звездами тяжелого рока в Лужниках и в Тушино – и разве что еще байк-шоу, припомнить в девяностые сложно. Какие-то они незначительные, да и людей из прошлого их посещает все меньше. Все как-то слиплось в один комок из мелких событий. Раньше все было более прозрачней; к тому же на нашем конце Москвы была немалое количество народа, включая музыкантов, которых постоянно можно было встретить и на концертах и рядом с домом.
М. Б. Как сам-то ты думаешь, почему вся коммуникация начала распадаться?
М. Ч. Ну, конечно, люди взрослеют, умирают. Причин всегда много. Но мне лично кажется, это из-за начавшегося передела в 93-м году, когда по городу началась стрельба– пальба и люди начали мутировать. Просто сменились приоритеты и вкусы. В маргинальной среде появилось много незакаленной событиями молодежи, которая оказалась в еще более жестоких условиях и вовремя не сориентировалась. Все пытались вписаться в новые реалии, кто-то обзавелся семьями и офисными проблемами. Для неформального общения становится все меньше места и времени. А сейчас складывается впечатление, что советские времена возвращаются. Я имею в виду сами отношения и отношения к окружающим. Люди опять стали чего-то боятся, замыкаться.
М. Б. Мне тоже кажется, что возвращается не «совок», а те безразличность, серость и карьеризм, против которого в первую очередь и был направлен весь этот подростковый балаган, закончившийся множеством летальных исходов. Сам строй тут, в общем-то, ни при чем, поскольку мутации на уровне человеческой общности. Ну, а теперь каково уживаться?
М. Ч. А что теперь? Лично я, как играл на гитаре, так и играю. Занимаюсь йогой, люблю посещать шахматный клуб на Арбате, где играю постоянно по выходным. Страсть к мотоциклам и автомобилям осталась на том же уровне. Наверное, вообще все осталось на том уровне, когда пришло понимание как о себе, так и об окружающем. Сложившийся шокирующий внешний образ стал как бы буфером между моим внутренним содержанием и внешней средой. Жлобов отпугивает, а знакомых, да и просто вменяемых, веселит. Тех, кто может за этой маской рассмотреть человеческое лицо. Пресса и телевидение меня все еще любят, зовут на разъяснения. И я им там визуализирую образ беспечного безбашенного подростка. К тому же, если честно, мне с подростками гораздо интересней, чем со взрослыми. Они честнее и проще… и так же хотят отрываться и веселиться. Жизнь, в любом случае, продолжается.