М. Б. Да, это было похоже на эпизод из фильмов про Индиану Джонса…
П. Ф. Я тогда сказал Гарику, который был на понтах великого восточного мастера, что, мол, вот тебе, это по твоей части. И пока они там друг друга гипнотизировали, я просто взял и дал мужичку в ухо: драка-то групповая, а мы, чай, не в Японии. Рассея. Парк ведь только по названию – «культуры»…
Милиция как-то пыталась отделять нас от люберов, но, если честно, это было уже бессмысленно. И потом, придя в себя, эти любера забили стрелку на следующий день на Крымском мосту, где во время сближения групп милицейский «Газик» самоотверженно врезался между нами; как раз тогда милиции впервые выдали дубинки, с которыми они неумело обращались, и некоторые дубинки стали трофеями. А на третий день фестиваля все уже вальяжно пробивались маленькими группами через хорохорящихся, но уже деморализованных качков. И этот момент был переломным. Люберецкое братство, получившее пистонов в собственном логове, раскололось. А неформалы, сгруппировавшиеся вокруг Саши, получили общегородское признание. Были, конечно, еще другие концерты в той же «Зеленке»; причем пресса, которая как-то озвучивала потом эти концерты, уже приписывала «хирургии» название клуба, который возник несколько позже. У меня где-то даже сохранилась заметка, что эти концерты охраняли «Ночные волки», но по сути, такое название было озвучено чуть позже. Тогда это была еще общая тусовка с «Кузни». И позже, весной 90-го, восьмого мая кто-то запустил телегу, что он видел по телевизору анонс, где выступал какой-то балет, состоявший из качков с ирокезами…
Наверное, эту историю о том, как нас заманили в парк, кто-то уже успел рассказать. Я могу лишь дополнить, что именно с меня эта потасовка и началась. Идиот, который спровоцировал участие люберецкой толпы в потасовке, был как раз такой тушинский утюг: он отвесил пинка люберенку, который оказался по совместительству сыном начальника местного отделения, а этот Вадик просто пытался выпендриться перед неформалами, и его после этого эпизода никто больше с собой не брал.
М. Б. Да, в общем-то, эта история уже изложена, я, правда, запамятовал, кто перелезал через решетки.
П. Ф. Так это как раз мы с Портосом и были. Меня тогда забрали, потому как я решил сдаться, прикрывая отход остальных, еще бибиревских ребят и Сержанта, Казбека. Хирург где-то отсиделся в сауне, ЦРУ спрятался за мостом, а Ким Ир Сену снесли полбашки. Да и Джоник «Родинка» после этого эпизода окончательно определился, что из такой страны надо срочно валить, и уехал в Финляндию. Но размышляя обзорно, ничего позорного не произошло. Пострадавший с нашей стороны был один, да и то по собственному недомыслию. Все остальные получили шикарный стратегический урок, а мы – по двадцать пять рублей штрафа. На этом походы в парк не прекратились, а быть может, стали еще безумней – как тот эпизод, когда вдесятером мы поперлись на стрелку против в разы превосходящей нас толпы. Техника противостояния была уже отточена: лавочки умело, в один момент, разбирались на колья, и противостояние выдерживали любое. Каждый подошедший оставался лежать около тесно сплоченной кучки людей в наглухо застегнутых кожах. Правда, Женя Пират на каком-то кураже вырвался зачем-то в толпу и уже через минуту вернулся в строй уже подбланшеванный. Боле удачлив был Вася Бибиревский в белой футболке и фашисткой каске – он кирпичом гонял целую толпу гопников и повергал в ужас обывателей. И вот тогда-то нас просто стали закидывать кусками асфальта, который тут же на местах и выковыривали. Вся заваруха развернулась на фоне аттракционов; под обстрел попали простые люди с детьми, которых эти идиоты закидывали тоже. Только после этого милиция пригнала какой-то грузовик, на котором всю нашу компанию вывезли аж до станции «Добрынинская», где опять же были встречены какие-то гопники и, конечно же, приделаны на месте. Тогда же, как в старые добрые времена, были прыжки через эскалаторы и их телами бились лампы.
М. Б. Кстати, с этого момента можно отметить некоторое дистанцирование вашей группы от всей остальной тусовки.
П. Ф. Да, в этот период закладывалась клубная жизнь и наступил, пожалуй, наиболее осознанный период моей жизни. Тусовка, конечно, занимала многое, но был еще простой подростковый выбор – куда пойти учиться или работать. Другая форма самоопределения, возможно, стоявшая перед каждым. На тот период государственная система была настолько дискредитирована и бесперспективна, что огромное количество деятельных людей оказалось на улице, многие просто отказывались идти в армию и военкоматы и не сильно по этому поводу напрягались. Меня же спасло от этой напасти то, что мои родители тогда разъехались, и я оказался единственным кормильцем; эта статья меня как-то прикрывала от действительно пустой на тот период траты времени. Буквально через год страна впала в окончательный коллапс, и непонятно, в какой армии можно было оказаться. Быть общественно значимой фигурой, входящей в круг таких же деятелей, и работать на заводе было тоже уже неприличным. Поэтому выбор пал на сферу общественной деятельности, причем организаторские возможности после горнила таких событий были недюжинными, да и пример старших товарищей вдохновлял.