Но шутки иногда кончались плохо. К тому же хипповская среда, в отличие от металло-рокерской, стала прибежищем многих морально неустойчивых персоналий, по разным причинам оказавшихся в маргиналиях. А все были вместе, группируясь по ту сторону запретов и это «вместе» часто приводило к грустным результатам. Немалая часть из тех, с кем мы познакомились в начале восьмидесятых, уже не с нами.
Мы жили так, как хотели и считали нужным. При этом всё хотелось попробовать и испытать на себе, о чем я еще ни разу не пожалела. Но теперь, спустя годы, все чаще удивляюсь смелости и безбашенности поступков и принятых в те беспокойные годы решений. Единственным объяснением того, почему мы выжили в то время, может стать то, что большинство из нас было подвержено зависимости, почти наркотической. И этим наркотиком для нас была пресловутая свобода. Она объединяла очень разные неформальные течения, её жаждали музыканты и другие творческие личности, её не хватало многим. И в воздухе витал запах перемен, которые вскоре и наступили. Это стимулировало жизнедеятельность и альтруизм. Для тех же, кто подменял это понятие наркотиками и алкоголем, все закончилось более плачевно и гораздо быстрее. Тем более что совмещать тусовочную жизнь и официальную деятельность в какой-то момент стало практически невозможно. Но мы как-то выкручивались.
М. Б. Или создавали собственные ниши деятельности.
И. Г. В 85 м я работала в Доме моделей на Кузнецком вместе с Вадиком Оззи – понятно сразу, что этот чел слушал. В перерыве, по старой памяти, мы тусили в столовой МАРХИ, а после работы Вадик направлялся в бар «Ладья», в простонародье «Яма», где уже собирались народные рок-музыканты и меломанская туса. Там можно было легко почерпнуть последние новости, где планируются какие сейшена. И как-то на ход ноги совместить эти действия с учебой и ночными тусами с хиппарями на «Ноге», в пельменной. Там я тогда познакомилась с цветом московско-питерской системы: Рулевой, Красноштан, Леша, Костя Галоперидол, молодые тогда еще Патрик, Ромашка, Ярик, впоследствии ставший лидером группы «Мурзилки-мотокуклис» и многие другие…
Учиться получалось легко, тем более что учеба перемешалась с практикой пошива всякой «новогодней продукции». А вписанность в ситуацию при том бесшабашном образе жизни протекала за счет достаточно широкого круга интереснейших неформальных знакомств. Желание было огромным, и мы старались везде успеть. Вставали в шесть-семь утра, кроили, шили, бежали учиться, по дороге успевая на стрелки и за билетами, по вечерам и выходным опять тусы, концерты. На следующий день– вновь в шесть-семь подъем – и опять, по кругу… Уволили нас из Дома моделей почти одновременно, но по разным причинам: меня после того, как я внесла рационализаторское предложение по более быстрому выпуску лекал, что было никому не надо, иначе всем пришлось бы больше работать. А это не входило ни в чьи планы; меня, сначала похвалив, наградили одновременно и выговором и денежной премией, а затем сослали подальше с глаз, на картошку в колхоз, предложив уволиться по приезду. Вот именно это и раздражало всех деятельных молодых людей, заставляя уходить в неформальную оппозицию. Оззика же с другом уволили сразу после того, как они, наглотавшись триазина и ещё какой-то хрени, сорвали репетицию генерального показа моделей. Они, будучи не в себе, забрались на сцену и покусали манекенщиц за ноги. По слухам, дирекция еще долго не могла прийти в себя, а случай оброс смешными легендами на тусовках.
М. Б. Нуда. Вынужденность сожительства субкультурного люда и дряхлеющей системки, как хипповской, так и официальной, сама по себе провоцировала безбашенные фрондерские выходки «подраненных реалиями» маргиналов. И на базе этих похождений «подранков» формировались городские легенды. Которые тут же разносились по тусовкам, обрастая сплетнями и слухами. И здесь уже немалую роль играли как раз хиппи и экс-хиппи: народец, гонящий круглосуточно. Впрочем, и потребляющий всякий самиздат и эзотерическую литературу, которая также находилась под запретом.
И. Г. Кстати, да. Мифологизация и чтение всякой ерунды давали свой результат в виде подросткового сектантства и всяких псевдосатанических перфомансов. Из которых в дальнейшем и выросла стилистика многих металлистов. Соседство же с хипповской системой привносило свои плюсы и минусы.
Мы тем временем гуляли в компании с Боровом, Ромой и Вовой. Все понимали друг друга и нам было хорошо… Хиппи помогали новой волне маргиналов «вписками», а музыкантам– помещениями под репетиции и квартирники. К тому же близость этой частично творческой системы к художественным и литературным кругам тоже расширяла кругозор. Все это выливалось в посещение выставок, в том числе и круга молодых хиппариков, которые делали загородные и периферийные выставки, а потом перебрались и в Москву. Паук познакомил мою подругу Миледи с хипповским гуру, отцом Никодимом. Это был полный псих, и мы друг друга сразу же взаимно «возлюбили». Он меня, видимо, за то, что я любила тяжелую музыку и за повышенное внимание ко мне моей подруги, а я его– за чрезмерное чувство собственной важности и эгоизм, доходящий до абсурда. Хотя надо отдать ему должное: именно благодаря ему я имею сейчас возможность ностальгически релаксировать, глядя на картины Миледи, которые она написала, сидя у него в мастерской. Этот самодур запирал её там, обрекая на муки творчества; правда, цена этих картин оказалась слишком высокой. Разрыв с ним стоил моей подруге сотрясения мозга, а мне– испорченного настроения и волнений в самый разгар одного из моих дней рождения…