Но мы говорим о восьмидесятых, когда на Арбате Женя Круглый с хитрым лицом кружил вокруг путан, которые начинали нервничать и переглядываться между собой. Я же тогда представлял из себя хрупкого белокурого юношу, которого часто принимали за девушку со спины. А когда «девушка» оборачивалась, то начиналась мозговая калькуляция, потому как не бывало девушек с бородой и усами. Круглый же был яркой противоположностью, и, становясь на колени перед путанами, подползал к ним, выхватывал бутылку недопитого кефира и с криком: «Чернобыльский кефирчик!» выливал ее себе на голову. Путаны, имитируя крики перепуганных ворон, разбегались в разные стороны, а Женя, нисколько не смущаясь, шел отмываться в близлежащее кафе, сея хаос и непонимание в советском пространстве. У него была уникальная способность абстрагироваться от реальности на время выполнения своих артистических па. Шок на самом деле был по-нашему, а не так, как показывают это в рекламе. Все эти выходки были на грани фола и часто были сопряжены с риском для жизни, потому как быки и любера кидались в истерике постоянно. Но неизменно ставились в наиглупейшее положение, так что наиболее выгодным выходом из ситуации для «подопытных» было рассмеяться или быстро убежать с места публичной порки. Гриша же, увлекая товарищей своим напором не ограничивался чем-либо и вообще не разделял людей на какие-то подвиды. Так, например, если кто-то из пытавшихся остановить его чудачества хотел позвать милицию, то все могло кончиться абсолютно непредсказуемо. Один раз на пару с Андреем Гнусом они даже умудрились сдать в милицию женщину, эту милицию и вызвавшую. Просто такая вот была достигнута фантастическая планка куража и убедительности…
М. Б. Мы чаще вспоминаем случай, когда Гриша, приговоренный за хулиганку отрабатывать каким-то продавцом замороженных овощей, с засученными по локоть рукавами белого халата, из-под которых выглядывали татуировки, обвешивал внаглую овощей-покупателей. И когда кто-то привел милиционера в парадной форме, тот просто сунул ему за пазуху пакет замороженной вишни «Хортекс» и растер его там, оставив громадное «кровавое» пятно. Так я впервые увидел плачущего милиционера…
Л. К. Да, в некоторых случаях Фары-Гары был неудержим и неистов, но в целом остальные шутки были скромнее, да и милиция была совсем другой. Наши «невинные» шалости доводили советских граждан до состояния исступления, но и, как следствие, к переоценке собственного внутреннего содержания.
Пузатовский «клуб» жил самодостаточной жизнью. Мы как-то с кем-то прогуливались рядом с домом на набережной близ «Ударника», который был увешан всяческими почетными досками, которые у меня как у «ярого антисоветчика» не вызывали особого трепета. Там я встретил паренька, который искренне удивился, что я курю сигары Partagas, которые стоили два с лишним рубля в пятигильзовой пачке. Еще больше он удивился, когда увидел значок конфедерации и узнал, что я слушаю Motorhead. Моя очередь удивляться была чуть позже, ибо парнишка оказался другом Саббата и проходил под позывными Коля Нос. Коля внес серьезные коррективы в наш уличный фольклор; так получилось, что собралась удивительно редкая кампания клоунов, которые умудрялись высмеивать все с особым молодежным цинизмом. В ход пошли психологические схемы, а кругозор меломанский расширился за счет общения от хеви-металла до новейших авангардных групп и художественных течений. Коля имел особый дар убеждения, которым он умудрился даже Гришу с его люберецкими замашками приобщить к творчеству The Cure.
Процесс перманентного стебалова вел к тотальному раскрепощению, которое держалось в рамках уличного пацанского опыта. Весь драйв от музыки, помноженный на хохот, составлял основу движущей по жизни силы, и новоприбывшие люди проходили тест на стеб. Все сыпали афоризмами, шутки и анекдоты сочинялись на ход ноги, и так создавался тот самый пресловутый неформальный фольклор, о котором еще долго рассказывали в своих опусах и воспоминаниях перекрасившиеся комсомольцы. Все люди с серьезными намерениями либо простебывались, либо отшивались; и плотность событий, а также их значимость для трещащей по швам системы, были ужасающими.
К концу 86-го года тусовка стала настолько разнородной, что представляла из себя костяк-«генералитет», отдельные очаги неформалов первого эшелона, ауру из поклонников и лиц, решивших к тому времени делать бизнес в этой среде. «Кузня» стала местом дислокации основы тусовки. Тогда же я узнал от Пуза о существовании Джоника, которым Дима восхищался, и который к тому времени был для нас, шестнадцатилетних подростков, взрослым тусовочным дядькой. В это же время активизировалась вся гопота, включая афганцев, которые с криками «бей фашистов!» кидались на всех, кто попадал, по их мнению, под это определение. Знаменитой на тот период фразой была: «Мы за вас там кровь проливали, а вы здесь наших баб пялили». Это было серьезной претензией, за что отоваривали их не по-детски.