Запреты подстегивали фантазию, а добытая в процессе тусования доброкачественная информация в виде журналов, пластинок, фотографий рок-идолов – всё это формировало особый поведенческий стиль, по которому намётанный комсомольский глаз определял: ага, вот он, классовый враг!
В «Берёзку» меня винтили достаточно часто, но один я запомнил. Меня забрали на Старой площади в сквере совершенно случайно: я спокойно шёл вниз к метро; в это время случилась облава, врага обложили вкруговую, и я попал в сети вместе с другими двадцатью бедолагами. Подвели два самопальных значка Black Sabbath, висевшие на куртке. Всех привели в служебное помещение неподалёку и стали разбираться по отдельности. В итоге моей беседы с комсомольским следователем мне удалось убедить его, что значки – недоразумение и я вполне лоялен строю. Запомнил я всё это из-за облика этого комсомольца: волосы – прямой пробор, спереди покороче, сзади подлиннее, коричнево-какашечный костюм-тройка, комсомольский значок на лацкане, гайка-печатка на пальце руки (не золотая, максимум серебро). Да! И усики, сладкие пшеничные усики!.. Так выглядели многие молодые люди в нашей стране ещё буквально каких-то двадцать лет назад. Любое выделение из серой массы обывателей влекло за собою определённые последствия.
Ещё было такое занимательное времяпрепровождение: зарубежная экстремальная эстрада была вне закона, и филофонисты, как тогда называли коллекционеров или просто юзеров зарубежной рок– и поп-музыки, выезжали каждую субботу-воскресенье за город для обмена пластинками и атрибутикой. Такой заговор филофонистов… Направления еженедельно менялись: Фирсановка, Малино, НАТИ… Экстрим заключался в уходе от мнимой и настоящей слежки, совместном времяпрепровождении на свежем воздухе и незаконных сделках. Учитывая, что, например, группа AC/DC в те времена официально считалась властями неонацистской, такие субботники-воскресники были занятием довольно опасным. Чем и привлекали. Я к тому времени уже был уверенным поклонником творчества Deep Purple, активным центровым тусовщиком, знакомым с такими персонами, как Эдуард Ратников и Дима Саббат.
Эдуарда я первый раз встретил в пельменной на улице Горького. Я в тот момент по виду одежды был хиппи, но в специально сшитой и украшенной сумке у меня с собой был винил, как сейчас помню, Deep Purple. Эд был одет в кожаный косоворот, была даже пара нашивок. Диалог начал он, был приветлив, оценил наличие зарубежной информации. С Димой Саббатом первый раз увиделся в сквере на Ногина, всё та же Старая площадь. Саббат был неотразим: спереди вся его безрукавка (из пиджака от школьной формы) была сплошь увешана самодельными значками, среди которых было несколько Motorhead, а на спине была выведена бескомпромиссная надпись: «Блэк Сэббэт». Даже тогда я уже понимал, что все мы – и Эд, и Саббат, и я, и многие другие люди нашего круга – для окружающих являемся событием из ряда вон выходящим, да ещё и не дружественным.
Особо запомнилось одно событие. Маргиналы всех мастей, по призыву Нателлы – поклонницы Дэвида Ковердейла, вокалиста Deep Purple, собрались на его день рождения. Собственно, там, в парке Горького, все и перезнакомились, и появилось ощущение некой общности, пусть даже и хулиганствующей, что откровенно импонировало. Тогда-то и был выдвинут тезис о том, что мы на самом деле – рокеры. Не мотоциклисты, не хиппи, не битники, а именно – рокеры. Это потом уже выяснилось, что рокеры – это мотоциклисты, а ещё позже стало ясно, что мотоциклисты – это байкеры… Автором тезиса является Эдуард Ратников, он же после пивняка в парке Горького построил всех в колонну по четыре и маршем двинул свою свежую необученную армию в сторону кинотеатра «Ударник» по Крымской набережной. Во главе марша был мощный магнитофон «Шарп», из динамиков которого гремел Saxon. Так Эдуард стал Саксоном. Смелый демарш это был, дерзкий; сегодня и десятка метров бы не прошли, в террористы бы записали.
Отечественная же музыка, в виде распевания в подъездах и раздававшаяся из высунутых в окно колонок, была представлена в виде лидеров продаж околомещанских ценностей: Аллы Пугачевой, Андрея Макаревича, Софии Ротару и Иосифа Кобзона. Тогда и сейчас они для нас – вечные. Надо акцент специальный сделать: не вечный, в смысле, как говорили, «ну, вечно этот/эта там чего-то…» А именно ВЕЧНЫЙ, навсегдашний для проживающих на советских просторах.