Я разлепила правый глаз и уставилась на ядовито-салатовый пульсар, чьи потоки излучения сложились в цифры: 7:33. Четверг, законный выходной, тогда с какой радости я установила будильник на семь утра?
- Дерьмо, - продавила я сквозь зубы, вспоминая.
Десять утра. Встреча с Багамой. А до этого я хотела успеть в бассейн. Отсюда столь ранний подъем.
Я не жаворонок. Даже спустя годы учебы в университете и время ведения собственной практики, семь утра для меня беспощадно рано. Говорят, дело привычки. Мы как корзины - набиты до краев ненужными, пагубными привычками, а нужные ну никак не хотят формироваться.
У меня абонемент в Спортивный Клуб. По-хорошему, чтобы создавать видимость стремления к улучшению ситуации с моим коленом, а также - с осанкой (скучное слово 'сколиоз', это никому не интересно), я должна ходить в бассейн три раза в неделю. Это будет первый раз за эту неделю. Боснак размажет меня по канатам, если узнает. Но он не узнает, ведь так?
Бормотание кондиционера гуляло по комнатам. Никак за ночь температура опустилась до двенадцати градусов тепла. Странно, я не помнила, чтобы устанавливала программу на такой холод.
Я подошла к окну и раздвинула шторы.
Космос - типичный спальный район. Все, что вы здесь найдете, это спичечные коробки многоэтажек, созвездие супермаркетов и парк Гагарина. Два шага вправо, два шага влево. Здесь наводят шороху, развлекаются пенсионеры. У меня с этим нет проблем, хотя многие в свое время собрали пожитки и покинули Космос, чтобы перебраться в менее запруженные пожилым разнузданным населением районы.
Я живу в пятиэтажном доме, через дорогу - троллейбусное депо. Ровно в половину четвертого утра первый троллейбус покидает депо и гудит мимо моего дома как огромное назойливое насекомое. Бессонница и плотный рабочий график расширяют ваш кругозор.
Осень на окраине Зеро, казалось, имела больше власти, чем в его сплошь облитом асфальтом, стеклом и пластиком центре. Небо было бледное, серо-голубое, безоблачное. Деревья почти облетели. Верхушки тополей розовели в лучах недавно взошедшего солнца, но под редеющими кронами, на ковре из листьев, шуршащих в ветряную погоду, совсем как ракушняк под накатывающими волнами, лежала тень.
Старик в доме напротив - злобный близнец Деда Мороза - уже занял свой пост на балконе, раскуривая первую за утро сигарету. Белая борода пожелтела вокруг рта. Не брови, а две мохнатые гусеницы. Почему злобный? Ну, если бы Дед Мороз перестал посещать чужие новогодние вечеринки и раздавать подарки из мешка, и стал, к примеру, проститутом или, чего похуже, программистом или ресторанным критиком, он, в конце концов, выглядел бы примерно также.
Пару раз я замечала, как злобный близнец Деда Мороза смотрит в сторону моего окна в бинокль. И оба раза я переодевалась. В ответ на мое удивление, перерастающее в холодную ярость, он воодушевленно махал мне. Я никогда не махала в ответ.
Не сгибая коленок, я наклонилась и прижала ладони к полу. Выпрямилась быстрым спортивным движением. Повторила упражнение восемь раз. Ручаюсь, в такие моменты никто не хочет окунуть физиономию обратно в подушку больше, чем я.
Контрастный душ отогнал сонливость и уменьшил припухлость лица после сна; я больше не выглядела, как бумажный человечек, угодивший в буран. Да, я сплю лицом в подушку. Преждевременные морщинки - проза жизни. Старина Дракула, вероятно, считал овечек, лежа на спине, из чего следует, что он прислушивался к советам своего косметолога. У меня нет косметолога, для меня комфортный сон важнее, пусть спящая я и выгляжу как полнейшее безобразие.
Обычно по утрам мне помогал проснуться кофе. Кофе снимал любые припухлости. Кофе дарил благословение. Затем мне сказали, что это не что иное, как зависимость. Кто-то зависим от 'Ам-Незии', мучных изделий, болеутоляющих, я - от кофе. Так что привет-привет, кофеиновые пластыри; следуя ритуалу, каждое утро я налепливаю их на руку в количестве, превышающем норму ровно втрое. Никотиновые пластыри идут следом. Иногда, глядя на свою заклеенную руку, я тихонько матерюсь, представляя, что надо мной поиздевался неравнодушный к аппликации бутуз.
Да хранит Господь систему здравоохранения города Зеро.
На телевизоре горела красная лампочка, экран был пыльным. Нарисованные упрямым пальчиком на слое пыли, два тираннозавра рэкса пытались грызнуть друг друга побольнее. Художества моей племяшки, оставшиеся после последнего ее визита. Я не прошлась по экрану бархоткой. Честно говоря, у меня и бархотки-то нет. Я не фанат уборки, так что, готова спорить, скоро к тираннозаврам добавится пара-тройка пиратских кораблей. Если ребенок хочет рисовать - пусть рисует, и черта с два это оправдание отсутствия у меня хозяйственной жилки.
Я зыркнула на кондиционер: температурный режим - плюс двадцать. Тогда почему так холодно? Ежась, я окинула взглядом гостиную. Гарнитур, состоящий из дивана с декоративной стежкой-капитоне и двух кресел. Перед диваном - журнальный столик со стеклянной столешницей. Почесывая бок и зевая, я прошла в ванную.
Десять минут спустя я уже возилась с фикусом. Я не умею ухаживать за цветами, но однажды мне подарили фикус. Забегая вперед, скажу, что я как не умела ухаживать за цветами, так и не научилась. Но шли месяцы, а растение не засыхало. Либо мне назло, либо приспособилось. Каждое утро я поливаю фикус из чашки с фотографией Ревы-Коровы. Я бы с удовольствием выбросила эту чашку на помойку, если бы она не принадлежала моей племяннице; Соня пьет из нее, когда приходит ко мне. И вот, круглая зеленая тыква Ревы-Коровы, треснувшая в добродушной улыбке, каждое утро наблюдала за моим манипуляциями с фикусом, пока я не заклеила ее обыкновенным пластырем. Я снимаю пластырь, когда приходит Соня, и налепливаю обратно, когда уходит.
От моего дома до Спортивного Клуба - получасовой вояж на общественном транспорте. Сегодня я и общественный транспорт - лучшие друзья.
Дожевывая забитый за щеку кусок сыра, с не накрашенными глазами, скрытыми за 'авиаторами', я как раз закрывала дверь на замок, когда услышала шаги на лестнице. Я прекратила возиться с ключом. Завидев меня, Анатолий расплылся в широченной улыбке. Клянусь, я слышала, как при этом потрескивает его щетина. Он спускался с пятого этажа, неся пакет с мусором в одной руке, другой зажав под мышкой газету.
Я закатила глаза - за очками все равно не видно.
- Доброе утречко, Харизма.
Хотя меня и вышибает всякий раз, когда люди желают мне доброе утро, я сделала лицо тряпочкой - все лучше, чем та злобная гримаса, паразитирующая на нем спозаранку.
Что мне нравится в Анатолии: он тоже выглядит как заспанное дерьмо по утрам. Что не нравится: вряд ли он об этом догадывается. 'Доброе утречко' - это и не о нем тоже, хотя старикан всячески пытается убедить и себя, и окружающих в обратном.
Вообще, в Зеро самый большой процент пожилого населения в стране; на Космосе каждый второй - старик. По вечерам на улицах полно разодетых, веселящихся, напившихся каплей от сердца жмуриков. Они живут по возрасту - пьют клубничное дайкири, носят газовые шали, атласные кричащих цветов перчатки, дюны пудры на лицах, а в караоке-барах заказывают песни Примадонны. Космос опасен по вечерам.
Я спрошу у вас лишь раз: доводилось ли вам жить в доме, где все ваши соседи - старики? Это как иметь одновременно сотни бабушек и дедушек с сердито-любящими лицами 'я-сейчас-раскочегарюсь-и-устрою-тебе-ад', которым есть дело, обмотала ли ты вокруг шеи шарф, утеплилась ли вторым свитером, принимаешь ли витамины. Просто не всем везет настолько, чтобы определиться в Дом престарелых и стать перламутровым дилером. Как любила говорить моя бабуля: 'Пусть это будет худшее, что случится в твоей жизни'. Я не видела трагедии в том, что не буду делить свое тело с растением. Многие старики, впрочем, видели. Стариков вообще сложно убедить в чем-то.
Добрым голосом, с добрым лицом я сказала:
- Два слова, взаимоисключающие друг друга.