В детстве мы часто видели плачущих взрослых.
Случалось, что вечером он не приезжал домой, потому что работали слишком далеко или «диспетчера подводили», забыв прислать грузовик за рабочими, и тогда ему приходилось спать в бытовке. По сравнению с землянкой бытовка казалась нам не такой занятной, но зато ее можно было перевозить. Дом на колесах!
(У меня сохранилась замечательная записка на листе А4 в клеточку, датированная 1952 годом, вместо подписи — печать Управления мостстройтреста «Кёрне», Секешфехерварское дорожно-эксплуатационное предприятие. Письмо написано карандашом: «Морицу Эстерхази, Майкпуста, Замок: На строительстве путепровода в Майкпусте требуются ночные сторожа, желательно из окрестных жителей. В случае Вашего согласия на эту работу просим обратиться к производителю работ или непосредственно на стройке к бригадиру каменщиков. Продолжительность рабочего дня примерно 12 часов, срок занятости 4 недели, почасовая оплата 2 форинта. Во время работы можно находиться в отапливаемой сторожке. Ждем Вашего ответа».
Способен ли кто представить, чтобы подобное письмо мой дед получил, скажем, в 1917 году? Ни один коммунист, даже самый отъявленный, на такое бы не отважился. Гильотина — пожалуйста, но чтобы ночным сторожем?!)
Когда отец задерживался, было хорошо — все мы ждали его прихода и, когда он наконец появлялся, мы радовались, особенно Мамочка (потом она перестала радоваться, а только ждала и продолжала ждать, даже когда Папочка уже приходил; все мы тоже переняли эту привычку ждать и не знали, когда нам радоваться), словом, все были рады, кроме сестер-близняшек, которые были еще малы, чтобы радоваться.
Младенцы совсем не такие, как маленькие животные, те могут быть грустными и веселыми, скажем, собака или козел, который живет у нас в огороде, ну чистый профессор с бородкой, мы как-то пытались его подоить, но ничего не вышло, он не дался, наверное, пожадничал; младенцы больше напоминают растения, но близняшки, несмотря на это, ужасно плакали, потому что у них постоянно болели ушки (воспаление среднего уха, отит). Они всегда заболевали одной и той же болезнью. У одной простуда — и у другой, у одной отит — и у другой то же самое. На то они и близняшки. А когда они дорастут до картофельной лапши, как они отнесутся к ней? Одинаково? Ну а к нам? А друг к другу? Потому что если будут любить друг друга, то рано или поздно сольются, как некоторые звезды («Занимательная астрономия»!), а если возненавидят, эта — ту, та еще пуще — эту, то они просто разобьются. Но из этого ничего не вышло.
Болели мы часто, хотя я отличался меньше всего, в основном хворали близняшки. Казалось, им все приходилось делить на двоих, включая и жизнестойкость. Однажды заболел мой братишка, и его пришлось контрабандой везти в Будапешт, в клинику доктора Славика. Он заразился коклюшем, что выходило за рамки возможностей местного эскулапа. Он просто не мог догадаться, что коклюш — это коклюш.
Доставить его взялась Бодица (она это отработала еще в Хорте). Перед отправкой автобуса милиция стала проверять документы. Бодица как ни в чем не бывало протянула удостоверение личности, в котором действительно была запись о ребенке, нашем двоюродном брате; мильтон внимательно посмотрел на Бодицу, потом на ребенка.
— Стало быть, это ваш сын?
Бодица со вздохом кивнула и улыбнулась улыбкой актрисы, которая притворяется, что она улыбается, как актриса. Страж порядка захлопнул удостоверение и помахал им в воздухе, будто веером. Бодице стало ясно, что она провалилась, ее сын был шестью годами старше, и двойная улыбка тут же исчезла с ее лица, ей и до этого было страшно, но теперь этот страх был заметен. Милиционер, словно бы испугавшись страха этой удивительно красивой женщины, поспешно сказал:
— Что-то мал ваш ребенок относительно возраста.
— Он болен, — враждебно ответила Бодица.
— Ну раз так, поспешайте к своему доктору, — и протянул ей удостоверение, но моя тетя схватила его слишком быстро, когда милиционер еще не отпустил его, и какое-то время казалось, будто они вырывают его друг у друга.