Разговор шел по обычной междугородной АТС, таких разговоров, согласно свидетельствам работников Минсвязи, в минуту проходит до нескольких тысяч. Согласно другим подсчетам — до нескольких десятков тысяч. И это не учитывая специальных каналов. Собеседников разделяли и три часа времени, и счет шел не в сторону Москвы.
— Когда ты бросишь свою отвратительную манеру поднимать меня с зарей?
— Когда научусь спать по ночам. Не тебе плакаться, у меня уже половина пятого утра.
— У тебя уже полпятого, а у меня еще полвосьмого. Утренний сон самый сладкий. От бессонницы могу посоветовать валиум или седуксен. Старые, проверенные средства.
— Все равно заря — как раз у меня, а у тебя уже день, стыдно валяться.
Москвич различил в трубке звуки, означающие, что его собеседник поднимается, переходит на кухню, по обыкновению — москвич был прекрасно осведомлен о его привычках — садится к окну. Закуривает.
— Доброе утро, коллега, — донеслось из Омска. — Слушаю вас.
Это означало, что разговор можно начинать.
— Как я и предполагал, за первыми посещениями последовали дальнейшие. Я засек уже четвертое, и опять в Москве. Ну, или в ближнем Подмосковье, не принципиально.
— Вас это, разумеется, не может не беспокоить, коллега, я понимаю.
— Оставь, прошу, пожалуйста, иронию.
— Я ничуть не иронизирую. С тех пор как он появлялся где-то в моей стороне, для иронии не осталось питающей почвы. Продолжай. Ты по-прежнему не улавливаешь направления?
— Нет. Здесь гораздо эффективнее сработал бы ты.
— Почему обязательно я? Есть Алан. Есть Антонина. Снесись с ними, они должны помочь. В конце концов, мы заинтересованы равно все. У тебя под боком работает наш Пантелей, в конце концов. Вы вдвоем горы способны свернуть.
— Какой Пантелей наш… Что это такое вообще, применительно к каждому из нас — «наши»? Ты, я, Алан в своем Ташкенте…
— Верно. Каждый сам по себе.
— И каждый сам за себя, не правда ли?
— Так было. Не наша вина, что мы не можем хотя бы относительно долго находиться в обществе друг друга. Мы и общаться-то…
Первая утренняя сигара в Омске пыхнула, окутывая плотным дымом говорящего. В сизом облаке на несколько мгновений повисли призрачные очертания большой неправильной формы залы со стенами, выдержанными в черно-бордовых тонах, множеством длинных узких зеркал, развернутых под чуть-чуть разными углами, чтобы создать впечатление обманчивой неповторимости каждой точки интерьера. Потолок грозно нависал, давил сверху, мраморные вставки в полу образовывали косой пятиугольник с пристроенными к каждой из сторон правильными треугольниками.
Омич махнул перед собой ладонью, ломая видение.
— Я вас попрошу, коллега, перейти в какое-нибудь нейтральное помещение, ваш «приемный зал» мешает мне сосредоточиться.
— Ватерклозет тебя устроит, — хмыкнули из Москвы, — или забраться с головой под одеяло?
— Под одеяло будет в самый раз, самая действенная защита от привидений и прочей белиберды, к которой нам с вами, коллега, доводится так часто касаться. И что это мы сподобились? Может, планеты не так встали? Небесные планиды? А, коллега?
Вы переместились у себя там?
— Да, я уже в кабинете. А ты держишь защиту прочно, я сегодня ни единой щелочки не могу отыскать, чтобы пролезть.
— Это с утра. Зачем тебе лезть, я и так все скажу.
— Сам знаешь, рефлекс. Еще одно, отчего нам всем так трудно друг с другом. Как у вас погода в Омске?
— Солнышко. Жарко будет, поеду купаться на тот берег, к «Туристу». Там у нас шашлыки делают в палатке. Очень вкусно, только пересаливают. Пива возьму пакет…
— У вас до сих пор пиво принято брать в пластиковые пакеты?
— Если на разлив. И рядом с заводом. Продолжай, пожалуйста. Почему ты не хочешь задействовать Пантелея?
— До него не добраться. Даже мне. Закрывается он лучше нас всех, а по обычным каналам мне на него не выйти. Они все там… за забором. Его не выпускают. Я и в астрале следов почти год не встречал. Жив ли…
— Могу успокоить, жив.
— Он выходил?
— Не то чтобы… Так, попадался. Они там тоже обеспокоены.
— Грустно говорить, но я рад твоему «тоже». Отчего-то у меня всегда создавалось впечатление какой-то твоей… отстраненности. Несерьезности отношения, прости великодушно. Даже когда…
— Я никогда не относился несерьезно. Даже во время твоей прошлогодней авантюры. Просто мог заранее сказать, что она ничем не кончится. Так
ведь и произошло. Ничего не кончилось, коллега, и мы вновь озабочены тою же проблемой. Изменились лишь ее масштабы, причем отнюдь не в сторону уменьшения. Ты работаешь только по следам?
— Верно. Такое мне никогда еще не встречалось. След есть, вот он, свежий, горячий, а самого…
— Призрак-невидимка. Действительно, что-то новое.
— Вот именно.
— Но это он, точно?
–. Совершенно точно. И теперь я почти убежден, что он не остановится. Он возникает вдруг, чем-то занимается здесь, уходит, и лишь затем я могу обнаружить его присутствие, В прошедшем времени. Ты, впрочем, и сам убедился.
— Теперь убедился. Что ему могло понадобиться у меня в Сибири? К кому он мог приходить? Вы не пробовали, коллега, проконтактировать с какими-нибудь организованными структурами? Официальными или, наоборот, теневыми? Вы же имеете выходы и туда, и туда. Да нынче и не поймешь, где кто.
— Это у вас там в провинции не поймешь, а тут все давно ясно: один черт и те и другие. В связи с этим я имею план. Есть человек, которого можно заинтересовать…
— Деньги?
— Олег, — поморщился москвич, как от головной боли, — ну что ты, право. Кого сейчас заинтересуешь деньгами? В наших-то делах?
— Нет, столица, как всегда, отрывается. У нас тут деньгами можно заинтересовать многих. Всех. Но ты продолжай, продолжай. Что за человек? Он посвящен?
— Он не слишком посвящен, хотя в прошлогодней операции — я отметаю слово «авантюра» — был задействован. На вторых ролях. Тогда у нас ничего
не получилось, ты прав. Но ведь нам просто ничего не остается, как сделать вторую попытку. Раз уж… он объявился опять.
— Кстати, необходимо присвоить ему какое-нибудь обозначение. Нельзя же все время спотыкаться.
— Это тебе видней. Ты — теоретик. А по мне, так и вовсе бы его не бывало. Слышишь, Олег, у меня впечатление, что нам его не остановить. Ты же и сам чувствуешь, ты прикоснулся.
Сигарка пыхнула. Омич был взволнован. Перед большеголовым человеком, сидящим за столом с клавиатурой и дисплеем в кабинете шикарного особняка и глядящим в ровную стену с единственной миниатюрой в круглом багете, проступило широкое окно, панорама за ним, ближе — подоконник, вычурная пепельница, полная вчерашних окурков тонких черных сигарок.
— Но если не остановить… — Омич сделал усилие, плотнее сомкнул свою психическую защиту, и картинка перед его всевидящим собеседником в Москве растаяла. — Если не остановить, тогда просто покоримся судьбе. С чего ты вообще взял, что он обязательно — по наши души? Почему не по чьи-то еще? Откуда паника?
— Потому что по другие души сейчас действует другой, — веско сказал москвич. — Не прикидывайся, Олег, тебе это прекрасно известно.
Помолчали.
— Ты, между прочим, меня и тогда не убедил, что этот твой аггел приходил за нами, — сказал Олег сквозь сигарку.
— Ангел?
— Аггел.
— А, да, это разное. Что ж, не убедил так не убедил. Предпочитаю ошибаться в сторону осторожности, целее буду. Зато теперь, когда мы знаем гораздо больше, мне и убеждать тебя не приходится.
— Да уж.
— Мой план таков. Намеченный мною исполнитель отыскивает нашего Аггела, входит с ним в контакт. От своего имени, вернее, от имени организации, в которой продолжает работать. С официально-легальной стороны, так сказать.