Эта книга, таким образом, стремится выразить, документально зафиксировать связь между цадиким и хасидим, и поэтому ее следует воспринимать именно как отражение и своеобразное документальное описание жизни цадиким со своими хасидим.
Сердцевина хасидского учения – это концепция жизни на основе религиозного порыва, восторженного ликования. Но данная доктрина – отнюдь не теория, существующая независимо от того, связана ли она с реальностью или нет. Она скорее теоретическое приложение к жизни, которой реально жили цадиким и хасидим, особенно во времена первых шести поколений, о которых повествует данная книга; в каждом ее томе представлено по три поколения*[13].
Цель, лежащая в основе всех великих религий и религиозных движений, заключается в создании особой жизни, жизни возвышенной, восторженной, которая не ограничивается никаким единичным опытом и которая поэтому должна проистекать из отношений с вечным, с тем, что выше и вне какого бы то ни было индивидуального опыта. Но поскольку контакты человека с миром и с самим собой зачастую не способствуют его пребыванию в состоянии религиозного порыва, религиозные учения указывают ему на иную форму бытия – на мир совершенства, в котором его душа тоже может стать совершенной. По сравнению с этим состоянием совершенного бытия жизнь на земле представляется или только преддверием, или просто иллюзией; перспектива же высшей жизни ставит задачу «сотворения» религиозного рвения перед лицом обманчивых внешних или внутренних опытов, сотворения страстной убежденности в том, что высшая жизнь существует и что ее постепенно усваивает или может постепенно усвоить человеческая душа при определенных условиях, когда преодолеваются пределы ее земного существования. Хотя вера в загробную жизнь является неотъемлемой частью иудаизма, тем не менее в нем всегда существовала сильная тенденция к обретению совершенства на этой земле. Великая мессианская концепция о грядущем совершенстве на земле, скорейшему наступлению которого каждый может активно помогать, не могла, несмотря на силу, которую она пробуждала в людях, придать повседневной жизни ту постоянную, неустрашимую и восторженную радость, радость Здесь и Теперь, которая может проистекать только из ощущения полноты в настоящем, а не из надежды на грядущее совершенство. Ничего не меняет и каббалистическое учение*[14] о переселении душ, дающее каждому возможность отождествить свою душу с кем–либо из мессианского поколения людей и, таким образом, рождающее чувство сопричастности с ним. Только в мессианских движениях, всегда основанных на вере, что совершенный мир уже близко, религиозный порыв на время проникал в жизнь и целиком захватывал ее. Однако, когда последнее из таких движений, саббатианское движение*[15], со всеми его позднейшими проявлениями, закончилось отступничеством и отчаянием, наступила эпоха проверки жизненной силы религии и стало ясно, что впредь не тоска и печаль, но лишь восторженная радость поможет выжить народу Израиля. Развитие хасидизма показывает, что иудейская религия выдержала это испытание на прочность.
Хасидское движение вовсе не утратило веры в Мессию; оно лишь зажгло чувство ликования у своих последователей, как у «простецов», так и у образованных книжников, чувство радости от мира, каков он есть, жизни, какова она есть, от каждого часа жизни в этом мире, каким бы ни был этот час. Без убаюкивания совести или успокоения чувства разрыва между идеальной моделью человека, задуманного Творцом, и тем, что человек есть на самом деле, хасидизм показывает людям путь к Богу, обитающему вместе с ними «посреди их нечистот», путь, который может начаться при любом искушении, даже при любом грехе. Не преуменьшая обязанности, налагаемые Торой*[16], хасидское движение привносит в традиционные заповеди радостное их понимание; раздвигая стены, отделяющие посвященных от профанов, оно учит, что каждое профаническое действие может стать священным в зависимости от того, как оно совершается. Данное положение не имеет ничего общего с пантеизмом, разрушающим и принижающим величие всех ценностей: взаимной связи божественного и человеческого, реальности Я и Ты, не прекращающейся и на пороге вечности. Но хасидизм, кроме того, дает возможность проявиться божественному образу, искре Божией*[17], горящей внутри всех существ, всех вещей; он учит, как пробиться к ней, соединиться с ней, как «возвыситься» до нее и спасти ее в себе, как воссоединить ее со своей исконной сущностью. Доктрина Шехины*[18], которая содержится в Талмуде и пронизывает Каббалу, Шехины как Присутствия Божия в этом мире, приобретает в хасидизме новое, интимное звучание и применение. Если вы направите всю немалую силу своего религиозного рвения на судьбы Бога в мире, если вы будете делать то, что вы должны делать именно в этот момент – неважно, что конкретно, – со всей своей силой, со священным стремлением каввана*[19], то сможете вызвать состояние союза между Богом и Шехиной, вечностью и временем. Чтобы достичь этого, вам не обязательно быть книжником или мудрецом. Все, что действительно необходимо, – это обладать душой, неразделенной в самой себе и безраздельно устремленной к божественной цели. Сам мир, в котором вы живете, какой он есть, а не иной дает вам все возможности такой связи с Богом, Который спасет вас, какому бы из божественных аспектов мира вы себя ни вверили. Сам характер, сами качества, которыми вы обладаете, определяют ваш особый путь к Богу, вашу особую потребность в Нем. Не досадуйте, радуясь творениям и вещам мира! Но и не связывайте с ними свою радость; отстраняясь от них, спешите приблизиться к Богу. Не восставайте против ваших чувств, но дайте им возрасти и свяжите их с Богом. Не душите ваши силы, но дайте им возможность трудиться на святое дело и отдыхать святым отдохновением. Все противоречия, которыми мир терзает вас, существуют исключительно для того, чтобы вы смогли понять их внутренний смысл, и все противоположные тенденции, которые раздирают вас, дожидаются лишь того, чтобы вы изгнали их своим словом. Все снедающие вас внутренние печали желают лишь того, чтобы вылиться в конце концов в порыв вашей радости.