Что русским в этой тюрьме сквернее всего, так это логично справедливо.
ПлющНеномальным мне кажется подсчитывать, кто, на сколько процентов сделал пакостей русским за тысячу лет,
Б. ХазановЗаменив вакуум, образовавшийся после исчезновения русской интеллигенции, евреи сами стали этой интеллигенцией.
При этом, однако они остались евреями
Е. ЕвтушенкоПатриотизм — последнее прибежище подонков.
Д. Алтаузен О! скоро ли рукою жесткой Рассеюшку с пути столкнут? * * * Русь! Сгнила? Умерла? Подохла? Что же! Вечная память тебе. * * * Я предлагаю Минина расплавить, Пожарского. Зачем им пьедестал? Довольно Нам Двух лавочников славить Их за прилавками Октябрь застал. Случайно им мы не свернули шею. Я знаю, это было бы под стать. Подумаешь, Они спасли Рассею! А может лучше было 6 не спасать? В.Маяковский Сына? Отца? Матери ? Дочери? Чья? В людоедстве очередь? * * * Левой, левой, левой Разворачивайся в марше, Словесной не место кляузе. Тише ораторы, Ваше слово, товарищ маузер! * * * Товарищ Ленин, Я Вам докладываю Не по службе, А по душе. Товарищ Ленин, Работа адовая Будет сделана И делается уже. Дедушка: — Прервусь тут. Страшно это, внук. Я слышу в ритме их стихов И молотков по гробу стук, И музыку гробовщиков — Внук: — Но, дедушка! Нам все известно Про гнев кремлевского вождя Евреи жертвами репрессий Ведь громче всех зовут себя — Дедушка: — Ох, внучек, внучек! Эта тема... Запретна до сих пор для гоев. Евреи — авторы устоев. И ими создана Система. Считают жертвою невинной? А что ж они? Блюли законы? Когда с жестокостью звериной Людей казнили миллионы! Где тот рубеж? Та грань раздела? Врагов и жертв? Чека и палачей? Под номером каким откроем дело О казни в восемнадцатом детей?[10] В державе были выше Бога: Бланк, Джугашвили и Бронштейн, Берг, Каганович и Эпштейн, Нахамкес, Мехлис, Френкель, Коган Игуда, Берия, Эрнштейн, Юровский, Хаммер, Губельман, Штерн, Бонч-Бруевич, Эйдельман, Брик, Ульрих, Гринфельд, Эдельштейн Гальперин, Радек, Тобинсон, Сольц, Ланде, Авербах, Киршбаум, Коротич, Гинсбург, Апфельбаум, Кобзон, Иоффе, Перенсон ... Шварц, Берман, Шварцман, Мейер, Блох, Надь, Фишер, Вайсбарт, Эйзенштейн, Ильф, Блюмкин, Эренбург, Ванштейн. Так было! ГЕНОЦИД -ИТОГ! Страшнее оборотни были, Присвоив наши имена, Как русские О, времена! Они безжалостно судили: Каверин, Резник, Войков, Ларин, Арбатов, Яковлев, Свердлов, Дзержинский, Пятницкий, Сарнов, Петров, Зиновьев, Троций, Сталин... Бакланов, Евтушенко, Родов, Раскольников, Кольцов, Дыбенко, Шатров, Лакшин, Белобородов, Урицкий, Каменев, Крыленко... Раковский, Рыбаков, Крестинский, Лелевич, Пятаков, Ногин Дан, Голощеков и Ильин, Воейков, Рывкин, Либединский... Кто обвиняет в шовинизме Славян измученный народ,— Палач тот и преступник тот! Смертельный враг моей Отчизне Кто обвиняет в шовинизме Славян измученный народ, Пускай причины все сочтет, За что славян лишали жизни: — За то, что дорожат трудом, Не отдавали хлеб свой даром, И продотрядам, как татарам, Платили кровью и зерном. - За то, что кровным капиталом России умножали силы,— Купцы, заводчики, банкиры,— Все пали жертвою хазарам. - За то, что помнили свой род, За то, что первые славяне,— Все уничтожены дворяне И вновь осиротел народ, - Защитники души христиан: Священники, дьячки, монахи,— Погибли в ссылке и на плахе. И в душах торжествует хам! И еще живы палачи, Наследники их, дети, внуки... Испачканные кровью руки Нам зажимают рот: — Молчи! — Молчи о преступленьях века! Они защищены цензурой И сионистов диктатурой Их "правда" — Полуложь, Калека! Молчи о бедствиях славян: У нас ведь дружба всех народов. Индейцев защищай свободу Забытых богом дальних стран. Не помни! Судят нашу Память. Клеймят фашизмом, злым пороком. Нас, искалеченных уроком, Манкуртами хотят оставить. Весь на беспамятство расчет! Чтоб избежать за кровь возмездия! Но преступлений их созвездия Мы помним все наперечет: К войне гражданской, как к спасенью, Большевики вели не зря. Пал на идеи Октября Расстрел детей кровавой тенью. Она была необходима Тем, кто мечтал в державе власть Навеки у славян украсть. И третьего не стало Рима . Что совесть им была, закон? Расстреливались даже дети! Зовут забыть расстрелы эти? Зарос травою страшный СЛОН? Но в этом именно ИСТОКИ Тех сорока кровавых лет, Непоправимых, страшных бед, И нам, оставшимся — УРОКИ! В семнадцатом! — Концлагеря, Декретом Ленина — Цензура! На смерть погнала диктатура Весь двор, всю знать, семью Царя. Цареубийства год. Станицы Костьми усеяли поля.[11] Стонала Русская земля Под властью Свердлова — убийцы. Все местечковые портные Пошли в Советы и ЧЕКА. Синонимом большевика Стал бундовец, еврей отныне, Год девятнадцатый. Разверстка! ЧОН! Продотрядов страшный сон И мужиков предсмертный стон: "Стелили мягко. Спится жестко!" Двадцатый. Под шумок войны Уничтожались миллионы. Дворян как класса похороны (Бежали или казнены). Брал Апфельбаум на расстрелы В залог (о, нация!) детей,[12] Жен, стариков и матерей,— Мятеж Кронштадта. Двадцать первый! Владивосток, Кавказ, Тамбов... Землячка, Фрунзе, Уборевич, Якир, Дзержинский, Бонч—Брусвич Нас усмиряли, как рабов. Год людоедства! Страшный голод. И как подачу — на семь лет Мир заключили серп и молот: Налог деревне, стране НЭП. Двадцать второй. Расцвет комчванства. Бронштейна—Троцкого "триумф".[13] Светильник Тихона потух И в церкви правит самозванство. Двадцать восьмой. Убийство НЭПа. И в индустрии первый шаг. "Гуманность, если рядом враг,— Учили "Правда" нас,— нелепа." Двадцать девятый. Казни, ссылки! Тридцатый. Казни, лагеря! Каналы на крови, моря, Магнитки, ГЭСы и Бутырки. Эпштейн погнал крестьян в колхозы, Ягода, Френкель — в лагеря. Союзники в войне Кремля С Россией — Голод и морозы! Особо вспомним тридцать третий! Вновь людоедства страшный год. Кто нам за эту кровь ответит? Чей богом избранный народ? Для мира были эти беды,— Костлявый призрак коммунизма. Ответом было — взрыв фашизма И его легкие победы, В тридцать четвертом — паспортами Штемпелевали наш народ. Клеймили как рабочий скот И обращались как с рабами. А тех, кто сохранился чудом По городам и лагерям Из кулаков, купцов, дворян Искал и добивал Иуда. Тридцать седьмой был многолик. Впервые по сынам Синая, Убийц заслуги не считая, Прополз кровавый маховик. Ежов казнил всего два года. Был первым русским палачом. Друг Сталина. И нипочем Ему был возраст, пол, порода. Тогда евреев ждали в лагерях[14] И были рады зэки этим встречам. Отведайте и Вы! И каждый вечер Ко сну их провожал животный страх. Над ними грянул первый гром. Лишь тысячи сынов Синая Убиты. До сих пор стенают Они о том, тридцать седьмом. И эти краткие два года — вот порода! Они порочат как вселенскую беду. Но в этих плачах я ни слова не найду О страшных муках русского народа. Тридцать восьмой. Ежова год. Он полностью тогда прозрел. Но о, безумец! Он посмел Задеть Кагана грозный род: Сам Каганович "шел" по делу! Но Сталин защитил Кагана. Ежова, друга, Ветерана Он сам приговорил к ра