сстрелу.
И вот итог: за двадцать лет
Погибло сорок миллионов.
Земля славян исходит стоном
И палачам прощенья нет!
Нас как в Америке индейцев
Согнали с собственных земель.
И как индейцы мы теперь
Батрачим у землевладельцев.
Вопрос земли: Вопрос вопросов!
Ради нее вся эта кровь
Пытаются хазары вновь
Прибрать к рукам великороссов.
Дождемся:
Пропоют нам: "Братья!
Зло долго помнить некрасиво!
Поделим землю справедливо,[15]
Забудем распри и проклятья.
Кто виноват, что наши деды,—
Романтики (а не злодеи)
Казнили Вас ради идеи?
Нам пользы нет от их победы..."
Тридцать девятый год. Война!
И снова страшные потери,
Снаряды, пулеметов трели
Косили наши племена.
Кто скажет, что его народ
Страшнее пострадал в войне,—
Тот непорядочен вдвойне —
Палач в душе, славянофоб
Подсчет процентами — обман!
Игра погибшими людьми:
Равняют ценностью они
С одним своим — сорок славян.
И в то жв время та война
Славян от страха разбудила.
Нам стало ясно:
Наша сила
В том, что едины племена.
В том, что злодеям не с руки
Любовь нааязывать и братство.
Что наше главное богатство —
Патриотизм и мужики.
А казни шли и шли в черед:
Кто в оккупации, в плену
Случайно пережил войну,—
Пошли на каторгу, в расход.
Все так же Берия свирепо
После войны казнил славян.
Но виден стал уже обман,
Уже не верили так слепо.
Сорок восьмой год. Год измены.
Предательства евреев год.
Страну разрушивший народ,
Стал покидать России стены.
Но совершался поворот!
Измена! Ложь! Неотвратимо
Гнев направляла властелина
На "Богом избранный" народ.
Хитер был замысел тирана,
Готовил Геноцид детально,
Ему казалось — все реально,
Но обмануть не смог Кагана. —
Заседание Политбюро 1953 год
Сталин:
— По информации друзей
готовят заговор евреи.
Каганович:
— Я думаю крепка та шея,
Что так клевещет на людей.
Берия:
— Мы все, конечно же, проверим,
И негодяи не уйдут!
Не только пряник, но и кнут
Мы для таких людей имеем.
Сталин:
— Я Вас не понял! Это бунт?
Маленков:
— Нет! Нет! Злодеи не уйдут!
Сталин:
— Пора. Уж начали стареть
Мои орлы в Политбюро.
Берия (про себя):
— Ах ты, тюремное мурло!
Тебе недолго здесь сидеть!
Хрущев:
— Товарищ Сталин очень прав!
Булганин:
— Укоротим евреев нрав!
Маленков:
— Неооходима кадров смена!
Там, где евреи, там — Измена!
Молотов:
— Пора нам подвести итоги:
Теперь их не спасут и Боги!
И умер в нужный час владыка.
Для всех и до сих пор загадка
Природа странного припадка,
Но разгадать ее —
Поди-ка?
Традиций царского дворца
Не смог преодолеть и Сталин.
Еще Борис был Так представлен[16]
На суд Всевышнего Творца.
Год смерти Сталина. Смятенье.
Лаврентий Берия в цене.
России снилось в страшном сне
Его грядущее правленье.
Он рвался к шапке Мономаха
Стук ночью в двери,
Тюрем ад!
Но Жуков,— маршал и солдат
Освободил страну от страха
Хоть и не кончился кошмар,
Но можно подвести итоги:
Пустяк в сравнении, о Боги!
Резня монголов и татар
Славян за триста миллионов
Должно бы быть у нас в стране
Мы половину сатане
Скормили в жертву. Жертву Гоев
Мы заплатили эту цену
И вновь нам обещают рай?!
И вновь кричат;— Давай! Давай!
Те, кто готовит нам измену.
Как смеет Тать! Палач! Опять
(И внук, наследующий дачи,
А значит и доход палачий)
Нас в шовинизме обвинять?
Кто обвиняет в шовинизме
Славян измученный народ,—
Палач тот! И преступник тот!
Смертельный враг моей Отчизны
Внук: —
Терзали душу слова деда
Сжималось сердце от тоски
И стискивал я кулаки:
Откуда русским эти беды?
Перечеркнула нам пути
О рае на земле химера
Страшнее этого примера
В истории и не найти...
— Скажи мне дедушка, любовь,
Как жизни высшая награда,
Была ли в этом царстве ада,
Неволи горькой из неволь?
Дедушка: —
Как высший подвиг христиан
Встречал я, внучек, и нередко
Любовь в ГУЛАГа грязной клетке,
Где гибли тысячи славян.
В рассказе мрачном капитана
Монахи гибли. Вот они
Пример нам истинной любви
И совести больная рана.
Любви?
Любовь была награда.
Для ЗЭКов тоненькая нить,
Дававшая нам силы жить
И душу защитить от смрада.
В полярном царстве льда и тьмы
На дни считая жизни сроки,
Мы о любви шептали строки,
Забыв об ужасах тюрьмы.
Послушай эти строки, внук,
В них есть печаль и благородство.
И жжет трагическое сходство
Протянутых в пространство рук...
Поэт
— Если тебе грустно,— приходи!
Грусть твою развею нежной ласкою.
Если тебе скучно,— приходи!
Скуку прогоню я доброй сказкою.
Если тебе больно,— приходи!
Боль твою заговорю заклятьем.
Если тебе страшно,— приходи!
На врагов твоих нашлю проклятье.
Если не любила,— приходи!
Я тебе любви открою тайну.
Если изменила,— приходи!
И поймешь,— ошиблась ты случайно.
Если вдруг ревнуешь,— приходи!
И поймешь,— ревнуешь ты напрасно.
Если сердце есть в твоей груди,—
Не играй! Играешь ты опасно.
Если одиноко,— приходи!
Мы с тобой вдвоем не одиноки.
Слышишь как мне больно,— приходи!
Кровью истекают эти строки!
Умирал в горячечном бреду,
Звал любимую сокамерник сосед.
Но почувствовало вещее беду,—
Приподиялся и воскликнул:
- Нет!
Никогда сюда не приходи!
Люди здесь суровы и жестоки.
Вместо сердца — камень в их груди,
Нас здесь искалечили пороки!
Рабочий
Чайник. Ржавая селедка.
Накрахмаленная скатерть.
Твоя легкая походка
И в божнице Богоматерь.
Гукает сыночек в люльке,
Белоснежное белье.
Путаются ноги в юбке...
Счастье! Солнышко мое!
Прилетел бы вольной птицей!
Да где крылья мне найти?
Долетел бы вольным ветром!
Горы встали на пути...
Мы молились вместо Бога
Революции, труду..
Трудимся...
Во тьме острога.
Как язычники в аду.
Офицер, буржуй, священник,—
Мы здесь пайками равны.
Счастью своему изменник
Я был враг своей страны!
Если Бог дарует силы
Пережить мне лагеря,—
Я вернусь к тебе, любимой,
Счастье, ладушка моя!
Князь
Я тоже горд!
Я русский лорд!
Пусть я живу в тюремном хламе,
Моей души беспечный флот
Уже отплыл к прекрасной Даме.
Одели в грязное тряпье
И сняли кружева Брабанта...
Пусть будет все, как суждено!
Умру я нищим.
Пожил франтом.
Крепки тюремные замки
И давят каменные своды.
Но я искал твоей руки
Не через стены,
Через годы!
Мне сорок два.
Да трын-трава!
Всего полжизни прожито.
И что людская мне молва,
Когда мне всех дороже ты?
Любовь — сраженье двух сердец.
Здесь победителей не судят!
Пускай он шут! Глупец! Подлец!
Но побежденных здесь —
Не любят!
Так значит в бой!
На абордаж!
Сарынь на кичку!
Кортик в зубы!
—Покорнейший слуга я Ваш,—
Последнее, что шепчут губы.
Палач отнимет жизнь и Честь,
Но он любовь отнять не в силах,
Пока свобода мысли есть,
И кровь пока струится в жилах
Я сберегу
Любовь свою
И не отдам ее без бою.
Пока живу — тебя люблю!
А ты умрешь —
У мру с тобою!
Крестьянин
Ты помнишь, родимая, первый покос?
И нашу черемуху в темном логу?
Не нужно, родимая, охов и слез.
Я жив еще. Выживу. Если смогу.
Как наша телушка?
Ходила ли в стадо?
И будет ли в этом году молоко?
У батюшки сено скоси за оградой.
На дальний покос не ходи.
Детишек учи.
А в особицу Ваню.
Он ловок к наукам.
Глядишь, выйдет в люди.
Я доктором Ваню увидеть мечтаю...
А если не так, то учителем будет.
Отправь его в город к сестре моей Кате
Пусть в школе не знают, что я здесь сижу.
Из синей рубашки Анюте сшей платье,
Смотри, чтобы Прохор не сдвинул межу,
Картошку займи для посадки у Кати.
Ее в городских магазинах полно.
Сади, сколько можно Помогут и братья
— А Прохор,— скажи им,— сексот и говно
Смотри там!
Но если вдруг выпадет случай,—
Найдешь человека,—
Сходись с ним, не жди.
Родимая,
Сердце обидой не мучай!
Не шутят с такими как я здесь вожди
Поручик
Мадам! Тихо падают листья,
В их шорохе слышу беду.
Мадам! Ваше сердце так близко!
Я сделаю шаг — и войду.
Мадам! Моим клятвам не верьте.
Они лишь слова. Ритуал.
А верьте Вы детям и смерти,—
Ее этот мир повидал!
Ее этот мир повидал...
Палач с южно-русским акцентом,
Проворный одесский еврей
Меня убив