Дело в том, что иконоборцы боролись не только с иконами как таковыми — они довольно активно выступали и против монашества и под маркой конфискации икон часто прихватывали и принадлежавшие монастырям ценности, и даже их земли{374}. Разоренные монахи, которым в Крыму пришлось все начинать сначала, вовсе не намеревались попасть под новую конфискацию, и они отрешились от духовной власти Византии. Сделать это было тем легче, что Готия находилась в политической зависимости от каганата. Епископа-иконоборца решили заменить епископом-иконопочитателем, при котором монастырской собственности ничто бы не угрожало. Новым духовным главой княжества в 758 году был избран местный уроженец Иоанн, вошедший в историю как Готский. Для того чтобы окончательно порвать с Византией, а возможно, и потому, что византийское духовенство не утвердило бы эту кандидатуру, «жители Готфии послали его в Иверию к кафолическому патриаршему престолу, и рукоположенный там во епископы он сохранил невредимыми догматы кафолической церкви и правую веру»{375}.
Тем временем духовенство Византии металось между иконопочитанием и иконоборчеством. После смерти императора Льва Хазара в 780 году его жена, афинянка Ирина, стала регентшей при малолетнем сыне, будущем Константине VI, и восстановила иконопочитателей в их правах. Прежний патриарх Павел вынужден был удалиться в монастырь, и его место занял некто Тарасий, «муж благоговейный и добродетельный» и не склонный ссориться с императрицей по поводу иконопочитания. В 785 году был созван собор, которому надлежало вновь поменять отношение византийцев к иконам. В храме Святых Апостолов собрались епископы и «мужи благоговейные от лица патриархов», но, «когда они провозглашали догматы православия», случилось непредвиденное. Их духовные противники, не надеясь на идейную победу, привлекли на свою сторону гвардейцев-схолариев, которые, «сделав нападение с мечами и палками», разогнали поборников иконопочитания{376}. Побоище происходило прямо в храме, Тарасию и его приближенным пришлось искать спасения в алтаре{377}.
Пока в Константинополе святые отцы занимались поиском истины, в Готии Иоанн решил использовать сложившуюся ситуацию для политической борьбы. Не вполне понятно, чем ему помешали хазары, которые весьма благосклонно относились к пришлым иконопочитателям, но Иоанн стал добиваться независимости Готии от каганата. Незадолго до этого он побывал в византийской столице по личному дозволению императрицы. Поскольку взгляды Ирины на иконопочитание совпадали со взглядами самого Иоанна (она даже во времена гонений хранила в постели иконы, за что имела серьезные неприятности от мужа){378}, императрица, вероятно, решила использовать своего сторонника для восстановления византийских владений в Центральном Крыму или, по крайней мере, для ослабления хазарского влияния.
Житие святого сообщает, что, вернувшись в места своего служения, Иоанн «вместе с самим владетелем Готфии и всем народом стоял за то, чтобы страною их не владели упомянутые хазары». Каган послал войска, которые заняли крепость Дороса и оставили там «вооруженную стражу». Но святой отец «изгнал» вооруженных хазар и взял под свой контроль горные проходы соединяющие Готию со степным Крымом. Впрочем, противостояние властей и епископа продолжалось не слишком долго — жители Готии, вероятно, предпочли толерантных хазар суровым византийцам, которые свои богословские споры решали преимущественно «мечами и палками». Иоанн «был выдан начальникам Хазаров», а жители Готии «подчинились Хагану, который владетеля Готфии пощадил, а семнадцать невинных рабов казнил»{379}. Произошло это между концом 784 и 786 годом{380}.
С самим виновником беспорядков хазары обошлись весьма мягко: он был заключен под стражу, «имел возможность спастись бегством» и переправился через море в «христолюбивый город» Амастриду в Малой Азии. Ученики его, способствовавшие бегству святого, «были схвачены, стояли уже пред Хаганом, и по его определению должны были быть казнены, но по молитве преподобного были отпущены на свободу здравыми, так как Хаган сказал, что “эти вины за собой не имеют”». Такое милосердие автор Жития относит за счет вышнего вмешательства. Он пишет: «Между тем в тот час, когда они стояли пред Хаганом, преподобный в Амастриде, исполнив утренний канон и воздев руки, вне церкви молился до третьего часа, так что казалось, что он висит на один локоть (от земли); когда же один из близких спросил его, ради чего так долго молился, он отвечал: “ради того, сын мой, что в тот час наши братья стояли пред Хаганом, и благий и милосердый Бог избавил их от смерти”».