Тем временем один из их однокашников решил переехать в Австралию и предложил Кевину парадоксальную должность фактчекера в одном из самых одиозных таблоидов того времени. За этим потянулись годы работы в самых разных журналах, публикующих слухи: бесконечные уговоры, лесть, паника, авралы и разнузданные пьянки после работы. Хоть творчеством как таковым здесь и не пахло, ему нравилось писать, он наслаждался духом товарищества, к тому же за это платили. А лет через двадцать, после шестнадцати пьянящих, головокружительных месяцев на вершине ирландского рейтинга, его должность сократили в связи с урезанием бюджета.
По всему зданию расставлены мусорные мешки промышленных размеров, вздувшиеся так, что, кажется, из них вот-вот вывалятся внутренности, вокруг явственно ощущается атмосфера неустроенности, однако на двери матового стекла уже висит табличка с именем босса крупным шрифтом: «Ройстон Клайв, издатель». Судя по тем пикантным деталям, которые публиковал когда-то «Слухи и сплетни» — бывший журнал Кевина, Клайв — личность яркая и талантливая, но и совершенно невыносимая: педик из лондонского пригорода, имеющий сотни тысяч подписчиков в твиттере и владеющий знаменитым роскошным двойным таунхаусом в Мейфэре. Говорят, там на стенах есть специальные экраны — проведешь по нему пальцем, и диван нагревается прямо у тебя под задницей.
Кевин вздыхает: ему представляется, как его будущие внуки включают кресла в розетки и ставят подушки на зарядку. Да и по его собственному дому эта дрянь уже понемногу расползается, пожирая на своем пути самые яркие приметы его времени. Индейку проверяют на готовность по термометру, шины на велосипедах накачивают новомодным насосом. Даже штопор для вина уже работает на батарейках и, пока пробка ползет вверх, весь светится, будто НЛО, отрывающийся от земли. Кевину кажется непостижимым, зачем так яростно стараться устранить все мелкие неприятности и неудобства, почему все их непременно нужно внести в план работы какого-нибудь офиса в Кремниевой долине, укомплектованного двадцатилетними спецами — молодыми, да ранними, напичканными ненужными знаниями, безмерно избалованными и до отвращения убежденными в своей исключительности технарями, — создать прототип, исследовать рынок, привлечь инвестиции и «запустить» готовый продукт. Где же находчивость, импровизация, умение решать житейские задачи при помощи простого здравого смысла? Задница мерзнет? Достань одеяло, брось брикет топлива в камин. А еще лучше — ложись в постель и скажи спасибо, что замерз: чувствуешь холод — значит, живой.
Дверь распахивается, и на пороге появляется бородатый коротышка с детским лицом и носом-картошкой, чем-то смахивающий на Папу Смурфа, лет двадцати с небольшим.
— Кевин? Я заставил вас ждать? Прошу прощения. Ройстон Клайв. Входите, пожалуйста. — Клайв улыбается, но Кевин ощущает в этой улыбке явственный оттенок неуверенности. — Садитесь, пожалуйста. А эта вертихвостка уже убежала? Джемма!
Девушка — Джемма — появляется снова.
— Придержи пока все звонки. Только если Тед позвонит — скажи ему, пусть пойдет и трахнет себя в задницу ржавой кочергой.
Клайв хохочет над собственной шуткой, а Кевин, стараясь не выдать накатившего отвращения, втискивается в черное кожаное кресло — подделку под Имса, а может, и оригинал. Кевин не особенно высокого роста, но здесь чувствует себя великаном в норе гнома. Ройстон плюхается на вращающийся стул за массивным столом, поворачивается к блестящему серебристому ноутбуку, и его пальцы начинают бегать по клавишам. Не глядя Кевину в глаза, он спрашивает:
— Итак. Кевин Гогарти, чего вы хотите от жизни?
— Прошу прощения?
— Это один американец — вообше-то довольно известный кинорежиссер, вы наверняка знаете его имя, — однажды задал мне такой вопрос на званом ужине в каком-то особняке на Голливудских холмах. Можете себе представить? Ну, я и ответил: «Чтобы соседи за столом не задавали тупых вопросов». Кофе хотите? Джемма!